Русский капкан

22
18
20
22
24
26
28
30

Идти с русскими на юг, навстречу Красной армии, итальянцы не решились. Они уже с англичанами вели переговоры об отправке их на родину. Экспедиция на Русский Север отменялась.

Отдохнувшие и накормленные солдаты легиона отправились дальше на юг.

Два месяца спустя, 29 октября 1918 года, подобное событие, но уже с ярко выраженным политическим подтекстом, произошло в Архангельске в казармах имени Александра Невского. Взбунтовались новобранцы. Их отлавливали по всему Русскому Северу.

Для мобилизации граждан призывных возрастов были созданы команды из унтер-офицеров Белой армии и жандармского корпуса. По губернии разъезжали летучие отряды и ловили всех, кто подходил под призывной возраст. Под конвоем их свозили в казармы, обмундировывали, учили владеть винтовкой и бросать гранату.

Новобранцы между собой быстро находили общий язык. Перед принятием присяги отказались выйти на парад. Изложили свои требования в петиции, короткой, но предельно емкой.

Петиция состояла из четырех пунктов:

Русские офицеры продолжают носить знаки отличия царского времени; царское время закончилось, царя уже нет. Поэтому старые знаки отличия требуем заменить на новые.

Русские солдаты не желают воевать за английского короля; пусть за английского короля воюют английские солдаты на своей территории.

Русские солдаты не желают отдавать иностранцам честь.

Русские солдаты требуют больших порций. Требуют уравнять их в питании с солдатами Америки и Англии.

Английское командование посчитало, что это дерзкий вызов союзникам, прибывшим наводить в России порядок, отреагировало арестом зачинщиков неповиновения.

Вскоре взбунтовался весь Первый Архангельский полк. Полк разоружили. Тринадцать зачинщиков расстреляли перед строем. Но сначала произошла заминка. Русские солдаты отказались стрелять в своих товарищей, и когда командир батальона капитан Никитин, кавалер двух офицерских «Георгиев», приказал им разрядить винтовки и сдать патроны унтер-офицеру, солдаты проявили неповиновение – отказались выполнять команду командира батальона, строем вернулись в казарму и там их разоружили.

Солдат Первого Архангельского полка расстреливали солдаты генерала Садлер-Джексона, в скором времени назначенного командовать английским экспедиционным корпусом.

Генерал-лейтенанту Миллеру, главнокомандующему белыми войсками Севера, в тот же день доложили о чрезвычайном происшествии. Он тут же продиктовал приказ о снятии капитана Никитина с должности командира батальона. Несколько дней спустя комбат был разжалован до подпоручика.

Возмущение генерала не знало предела. Русская армия по сравнению с другими армиями отличалась не только героическими делами на поле брани, но и крепкой дисциплиной, завидной исполнительностью. Для русского солдата, как не однажды хвалился генерал пред иностранными офицерами, нет слов «не могу» и «не хочу». «Не могу» – значит, солдата в арестанскую роту, «не хочу» – под расстрел. На суровой дисциплине, утверждал он, держится армия.

Читая лекции офицерам, генерал Миллер ставил в пример армию Чингизхана: если дрогнул в бою один воин – головы лишаются десять воинов, дрогнули десять – головы лишится сотня.

Главнокомандующий никак не мог успокоиться, до него не доходило, что после Порт-Артура и Цусимы дрогнула вся русская армия. Ладно, дескать, солдата за непослушание можно расстрелять, но то, что офицер не смог заставить солдат выполнить команду, у генерала это не укладывалось в голове. Перед союзниками русский офицер Никитин опозорил армию – такое не прощается. Несколько дней генерал колебался: лишать ли георгиевского кавалера звания старшего офицера или дать время на исправление? Твердость перевесила. Чингизхан был предельно тверд. Генерал Миллер хотел быть похожим на полководца древности, покорившего половину вселенной.

«Кто такой Никитин? – и сам себе ответил: – Никто».

– И я ему, мерзавцу, перед строем полка вручал «Георгия», – возмущался генерал-лейтенант, испытывая острый приступ астмы.

В последний год астма ему досаждала, как никогда раньше. Не помогло здоровью и лечение в Америке. Причину своего недуга он, кадровый военный, видел в болезни армии. За три года непрерывной войны русская армия деградировала настолько, что уже не могли ее излечить даже расстрелы собственных солдат.