Я послушался, но без толку. Еле прожевал бутерброд, закрыл сумку. И трясло здорово — она так гнала машину, что ветер грохотал по крыше.
— А гараж вы нарочно оставили открытым? — спросил я.
— А наплевать. Ты смотри, чтобы твой властер не шарахнул из-под сиденья.
— Нет, Сур его хорошо запаковал. Маленькую штуку тоже в стальную коробочку.
— Чтобы не разговаривал? Догадлив твой Сур... Как его звать по-настоящему?
Я сказал.
— Армяне — хорошая публика... Но подумай — никого не обгоняем, уже восемь километров проехали!
Я возразил, что обгоняли многих. Анна Егоровна объяснила, что эти все грузовики идут по окрестным деревням, а в райцентр или на железную дорогу никто не едет. Откуда она знает? Водительский глаз. Она тридцать лет ездит, с войны.
Так мы разговаривали, и вдруг она сказала:
— Ложись и закрой глаза. Дыши ртом, глаза не открывай. Приехали, кажется...
— Глаза для чего?
— Для больного вида. Ладно, полузакрой и смотри между ресниц.
«Уй-ди, ох, уй-ди...» — выговаривал гудок. Мы ехали, не сбавляя скорости. Потом провизжали тормоза, и Анна Егоровна крикнула:
— Попутных не беру — инфекционный больной!
Ответил мужской голос:
— Проезд закрыт. На дороге авария.
— Я объеду. Ребенок в тяжелом состоянии.
— Проезд закрыт, возвращайтесь. До семнадцати часов,
Вмешался второй мужской голос:
— Извините, доктор, — служба. Мы бы с милым сердцем пропустили, так начальство нас не помилует...