– Почему?
– Помирать стали не пойми от чего.
– И никто даже не объяснил, от чего умирали?
– Ну объяснения-то нашли. Вон за окном куст растет, видишь? Называется – смерть европейцу. Ядовитый вроде. Аллергию вызывает.
У меня после этого заявления запершило в горле, и я начала кашлять.
Фаро захохотал. Дал мне воды и приказал:
– А ну, перестань!
Я, надо сказать, сразу перестала.
– Что же вы его не уничтожите, сеньор Фаро?
– А зачем? Куст красивый, цветочки маленькие, пахнут приятно, а потом ягодки такие кисленькие, варенье из них очень вкусное. Сам-то я не варю, а Кина иногда угощает. Так что куст здесь ни при чем. Просто мертвые не хотят сюда пускать никого. Это их земля.
– А как же вы?
– Во-первых, я тоже с индейской кровью, правда, сильно разбавленной. Во-вторых, я эту землю защищал. А в-третьих, еще неизвестно, на сколько меня сюда мертвецы погостить пустили. Пока вроде ладим.
– Что-то мне страшно после ваших речей.
– Э! Тебе-то чего бояться, если ты с Мейрой сдружилась. Она у нас главная по мертвецам. Когда надо будет убираться – подскажет, даст знак. Так что живи на здоровье.
Ночью мне впервые приснился Ежовск: дом, театр, Манечка, тетя Люся, Клава Козина. Проснулась я бодрая в нормальном настроении, но долго лежала и думала: к чему этот сон. Может быть, у меня начинается ностальгия? Я прислушалась к своим эмоциям. Нет. На Родину меня не тянуло, некое беспокойство вызывали судьба театра и моя ответственность перед Антоном Хуановичем, поручившим мне его сохранить. Но что я могу сделать в сепаратистской Долине для кукольного театра в Ежовске? Я так долго думала над этим, что Фаро пришлось стучать мне в дверь с призывом просыпаться и поспешать.
За столик в кафе «У Берналя» я села, окруженная двойным кольцом благодарных зрителей, и передо мной стояло чашек пятнадцать кофе.
Еще мне подарили кучу прекрасных подарков: вышитые салфеточки, маленькие корзиночки, домашние пироги, самодельные покрывала самого разного назначения и другие вещицы, применения которых я не знала.
Минут пять я кайфовала и восхищалась собой мол, надо же, какая я расчудесная, талантливая и великая, а потом мне стало стыдно.
Лица у женщин были такие открытые и наивные, они так искренне благодарили меня за своих детишек и готовы были все для меня сделать – предлагали убираться в моем домишке, готовить для меня специальную еду, потому что узнали, что «у сеньоры Пепы болит живот от их обычной еды», звали пожить в их домах или свозить в «красивые места». А я была агентом «Камина Хусто» и блестяще выполнила задание – «внедрилась».
Мне дико захотелось опять стать Светланой Хохряковой и вернуться в Ежовск. Горло сдавило спазмом, и чтобы не разрыдаться, я начала поглощать кофе чашку за чашкой. Народ примолк и облегченно вздохнул, только когда я остановилась после шестой порции крепчайшего кофе, потому что меня замутило.