Путаный след

22
18
20
22
24
26
28
30

— Сейчас… иду, иду, — Калина засуетился, перевернул борону с полозков на зубья и, стегнув мерина концом вожжей, выехал на шоссе.

Немцы отъехали подальше на пригорок и принялись за ним наблюдать.

— Что он там делает? — спросил водитель ефрейтора. — Не понимаю!

— Привязывает к вожжам верёвку.

— Для чего? Вот идиот!

— Наоборот. Хочет спастись. У него крестьянская смекалка!

— Если будет взрыв, всё равно достанет!

— Это-то верно!

Калина нарастил вожжи верёвкой так, что мог идти метрах в двадцати от бороны. Мог даже сойти в кювет и править оттуда. Он так и сделал. В кювете стояла вода, под ноги попадались камни, разные обломки, все это очень мешало идти. Но Калина считал, что так безопаснее.

Он начал свою адскую работу, и страх окончательно завладел им. Тот, кому довелось бы увидеть его в этот момент, увидел бы искаженное лицо, трясущиеся почерневшие губы, втянутую в плечи голову. Казалось, душа и силы уже покинули тело и оно только по инерции бредёт за умной, привычной к работе лошадью, держась за вожжи, а не правя ими. А если отпустит вожжи, то упадёт в кювет и лошадь одна пойдет по дороге…

И только глаза Калины, мучительно-напряженные, смотрели под копыта и под борону сразу, карауля пламя, чтобы дать сигнал телу, чтобы оно успело распластаться в кювете и попробовало бы спастись.

— Сейчас… вот… сейчас… — с каждым шагом стонуще приговаривал Калина.

Конь тяжело вырывал копыта из грязи. Шумно дышал. Пахучий пар шел от его головы.

— Чур меня! — повторял Калина, напрягая глаза. — Чур! — заорал он изо всех сил и плашмя упал в кювет, съежившись, глотая затхлую воду.

Прошло мгновение.

Еще мгновение.

Тишина.

Снова тишина.

И вдруг послышался громкий смех.

Это ржали на пригорке немцы.