Иногда он подолгу рассматривал свой медальон. И в такие минуты ему казалось, что есть нечто неправильное в смерти Моры. Нет, смерть каждого хорошего человека - неправильна. Но в этом была какая-то особая неправильность. Потом наваждение про-ходило.
Витька несколько раз спрашивал, что происходит. Он видел, как изменился его друг. И понимал - это неизбежно. Но молчать не мог - а вот Валька как раз отмалчивался со странноватой улыбкой, от которой пропадало желание разговаривать и мороз бежал по коже.И Михал Святославич старался лишний раз не заговаривать с Валькой. Для него всё уже было сказано - и сделать он тоже ничего не мог, потому что слова в данном случае не имели смысла.
Валька всё это понимал. И думал сейчас, что кордон мог бы стать для него домом, как стал домом для Витьки и, похоже, когда-нибудь станет домом для Альки. Но - не су-дьба... У него не будет дома. И эта мысль казалась не такой уж и страшной, почти обы-денной. У него будет дело. И всё-таки де ла Рош был прав. Есть те, чей путь, чей смер-тельный бег по лезвию меча - одинок.
Он привалился спиной к чердачному окну. И, задрёмывая, подумал, что ему и этого не хочется - а хочется, чтобы всгеда-всегда-всегда была рядом Мора.
Это было его последним сознательным желанием.
* * *
Тёплый ветер гладил щёки. Сухо пахло травяной пылью, стрекотала по сторонам выложенной серо-жёлтым камнем дороги насекомая мелочь. В белом небе размытым пятном пылало солнце.
Валька узнал место.И не удивился, не испугался. Хотя понимал, что это уже не сон. Ну - уже не совсем сон.
- Что ж... - сказал он. Переступил кроссовками по камню. И зашагал - неспешно, прогу-лочным шагом, ни о чём не думая, даже не глядя по сторонам, где перекатывались плав-ные волны высокого ковыля.
Он не смог бы сказать, сколько шёл. Наверное, долго. Просто вокруг ничего не ме-нялось. И в этой неизменности было усыпляющее спокойствие, от которого вспомнились строки Макаревича - их любил отец...
215.
- Когда поднимались травы -
Высокие, словно сосны -
Неправый казался правым
И боль становилась сносной...
Вся прошлая жизнь стала стремительно отдаляться - словно Валька не просто шёл по дороге, а и правда уходил от прошлого. И даже самые тяжёлые моменты вспоми-нались просто с грустью. Несколько раз он садился, отдыхал, глядя в небо. Несколько раз - ему чудились чьи-то шаги и голоса. Но вокруг было пусто.
Солнце перевалило через зенит и стало садиться - всё ближе и ближе к травам. Но Валька знал, как долог летний закат и не торопился устраивать ночлег. Временами он только думал,что надо проснуться - но тут же спрашивал себя: "Зачем? Тут хорошо..." - и шёл дальше.
А когда солнце коснулось нижним краем высоких метёлок и хор в траве зазвучал особенно отчётливо - Валька увидел мальчишку (1.).
Он сидел на обочине, обхватив кольцом рук широко расставленные колени и смот-рел, как подходит Валька. Наверное, был чуть помладше - но плечистый, загорелый, с вы-жженными до бронзового цвета тёмно-русыми волосами,сероглазый. Одетый в простую серую рубашку, темные штаны, босиком - не вообще, сапоги - тонкие, шевровые, но пы-льные до свинцового цвета - стояли тут же и на них сушились разостланные портянки. И, когда Валька подошёл ближе, то увидел над самыми бровями параллельный им тонень-кий белый шрам.
- Привет, - сказал Валька,подходя вплотную и садясь на траву.Мальчишка кивнул. Валь-ка с наслаждением сбросил кроссовки, стянул носки и вытянулся на ковыле, глядя в небо.