— Кислород? — спросил Гордон. — На красной черте.
Гордон и Кашкин подхватили Горышева под руки. Невысокого роста, смуглый, с выражением нетерпения на лице, он двигал руками и ногами, словно хотел согреться. Они побежали к станции. Дубровский еле поспевал с лопатами и снегометом на плече.
Вдруг Горышев остановился.
— Зубы, — сказал он.
— Что с зубами? — спросил Гордон.
— Ноют.
Дубровский поморщился.
— Опять начинается… Еще не отдышался, а уже…
— Смотрите! — воскликнул Кашкин.
С дальнего склона покатилась белая струйка. Дубровский бросил в снег лопаты и “плуг” и побежал к лавиноскопу.
Придя на станцию, Гордон и Кашкин помогли Горышеву снять скафандр и усадили его за стол. Вскоре появился Дубровский.
— Зафиксировал, — объявил он с порога. У Дубровского был довольный вид.
— Еды, — попросил Горышев. — Я так проголодался, пока возился под снегом.
— А я не двигался, — сказал Дубровский, расстегивая скафандр. — Даже спал.
— Выдержка, — удивился Кашкин.
— Экономия кислорода, — объяснил Дубровский.
Разогреть обед было делом минуты.
— Я вижу, спячка благотворно сказывается на аппетите, — заметил Горышев, глядя, как Дубровский отправляет в рот кусок за куском. — Теперь я понимаю, почему медведи весной голодные.
— При чем здесь медведи? — Дубровский пожал квадратными плечами. — Медведь спит всю зиму. И существует за счет накопленных запасов жира.