— Нет, — вырвалось у Горышева. — И я заявляю самоотвод, — сказал он более спокойно. — Ведь пары можно подбирать в разных комбинациях, — разъяснил он. — И есть станции, где дежурят по шесть человек.
— И на каждое место — три кандидата! — воскликнул Кашкнн. — Кажется, я начинаю понимать, для чего нас сюда присылают! Горышев улыбнулся.
— Если вы имеете в виду совместимость характеров, — протянул он, — то… в конце концов чувство юмора…
Гордон резко остановил его.
— Я тоже не лишен чувства юмора, — заявил он. — Но с вами я не стал бы дежурить.
Кашкин после небольшого раздумья присоединился.
— Я, пожалуй, тоже. Хотя характер у меня легкий. Даже с налетом легкомыслия.
Горышев испытующе поглядел на друзей.
— Три человека — три несовместимости, — подытожил Гордон.
— Достаточно, чтобы вылететь из кандидатов, — резюмировал Кашкин.
— Вы шутите? — воскликнул Горышев.
Он вдруг повеселел.
— Люблю парней с юмором.
Гордон сказал Кашкину, как если бы Горышева не было:
— Тебе не кажется, что его следует оставить на Земле из чисто научных соображении? Ведь это же просто феномен. Я не так уж сильно разбираюсь в лавинах, ультразвуках и симпатической нервной системе, но что рее эти совпадения не случайны, совершенно очевидно.
— Еще бы! — немедленно откликнулся Кашкин. — Три попадания из трех возможных! Какой прибор даст на первых порах такую стопроцентную точность! Приклеить миниатюрные датчики — и, пожалуйста, готовый лавиноскоп. Что там Дубровский с его опытами!
— Готово, — сказал Дубровский, захлопывая дверцу панели. — Так какой опыт собирается поставить на себе Горышев?
— Чудо! — воскликнул Горышев. — Свершилось! Вы свидетели. Дубровский произнес первую остроту. За месяц. А может быть, первую в жизни. Занесем в протокол.
— Почему острота? — удивился Дубровский. — Я говорю серьезно.
— О боги! Есть отчего заныть зубам, — простонал Горышев. С видом мученика он замотал головой.