— Товарищ председатель, — смущенно сказал Ермаков, — у меня к вам и к товарищу Репьеву просьба есть.
— К обоим сразу?
— К обоим...
— Чего же молчишь? Проси. Если в наших силах — уважим.
— В партию я хочу вступить. Прошу у вас рекомендацию.
— В партию? — живо переглянувшись с Репьевым, переспросил Никитин. — Дело хорошее. Правильно решил! Я лично дам, а как ты, Макар Фаддеевич?
— С удовольствием, — ответил Репьев, — Андрею Романовичу давно пора в партию вступить.
Глава IV
Проводив Ермакова и Репьева, Никитин выслушал доклад транспортного отдела и вместе с секретарем губернской комиссии по борьбе с детской беспризорностью и представителем губкома комсомола обсудил, как организовать трудовую коммуну для малолетних правонарушителей, где достать для них посуду, белье, токарные станки, продукты и прочее.
С наступлением холодов беспризорники устремились из центральных районов республики на юг, и Феликс Эдмундович Дзержинский строго-настрого приказал всех их собрать и приучить к трудовой жизни.
Оставшись, наконец, один, Никитин долго ходил по кабинету. Привычка мерить шагами пол выработалась у него еще в тюрьме. Когда ходишь, как-то лучше думается, да и нельзя же целый день сидеть сиднем, надо хоть немного размяться.
Была уже глубокая ночь. В окно хлестал дождь, в трубе камина назойливо выл ветер, и где-то в нижнем этаже приглушенно стрекотала пишущая машинка.
«Накурили мы — топор вешай!» Никитин взобрался на подоконник, отдернул занавеску, распахнул форточку, глубоко вздохнул.
Если бы кто-нибудь из чекистов вошел сейчас в кабинет, он бы немало удивился: предгубчека стоял на подоконнике и глядел в кромешную тьму.
Там, в темноте, парк, море, а Никитин ни разу за целый год не гулял по аллеям этого парка и не купался. А говорят, плавать в море легче, чем в реке: вода соленая и потому более плотная.
Секретарь губкома приглашал как-то еще летом на пляж в Аркадию, но сам не смог поехать. Подумали об отдыхе — и то хорошо.
Холодный ветер и капли дождя приятно освежили лицо, и Никитин вспомнил свою семью, своих Танечку и Оленьку, которые жили с Надей в холодном, голодном и таком далеком Петрограде. Как жаль, что дети растут без его отцовского внимания и все заботы о их воспитании легли на плечи Нади! А ей ведь тоже некогда уделять много времени дочерям. В последнем письме она писала, что райком партии назначил ее заведующей женским отделом, работа важная, очень интересная, но домой попадаешь только поздно вечером. Восьмилетняя Танечка сама готовит ужин и укладывает младшую сестренку спать...
Долго ли еще ему придется жить с семьей врозь? По сути дела, из двенадцати лет, которые минули после женитьбы, он был дома не больше трех, да и то урывками. Как вступил в Петрограде на «Путиловце» в партию, так почти сразу пришлось уйти в подполье. Потом арест, Нарымская ссылка, побег через тайгу и болота и снова подполье в Иванове и Нижнем Новгороде, арест, снова тюрьма, вплоть до семнадцатого года, до революции.
Тяжелая была жизнь, но другой он не хотел бы. Если бы ему сказали: «Никитин, начинай жизнь сначала», — он ответил бы, как Дзержинский: «Я хочу ее прожить так же...»
В борьбе за революцию заключалась его радость, его счастье. Да, и радость и счастье!..
ebooksa