Искатель. 1991. Выпуск №1 ,

— Характер у меня и правда скверный, — мягко ответил Вадим. — Только кому-то ведь надо мертвых прибирать, а родственники этого часто не умеют. Сам ведь себя усопший не причешет, не обмоет. А хоронить тоже надо по-людски, по-божески. Я и хочу, чтобы всем хорошо было, — Вадим помялся, не решаясь сказать непривычные слова, но сказал: — Долг чтобы отдать. Мы остаемся, а их уже там встречают.

— Ты хороший мужик, — расчувствовался Юрка. — Слушай, попробуй забыть, что я ангел, ну, вроде как просто парень.

сосед, например, посоветоваться зашел? Мне ведь посоветоваться не с кем. Я в ангелы-то случайно попал, и власть мне дала страшная, видишь — меч, убивать я, значит, должен, ангелом смерти меня называют.

— Ангел гибели? Губитель? — ужаснулся Вадим.

— Не знаю. Не думаю, — прислушался к себе Юрка: слово «губитель» ему решительно не понравилось, — во всяком случае, душу могу забрать любую. Хотя и не палач. Палач ведь убивает тех, кого к нему приводят. А мне что же, самому за преступником бегать, да еще и не знать, за кем?

— Георгий, — сказал Вадим решительно, — если тебе такая сласть от Бога дана, так не затем ли, чтобы ты со звездою сразился?

— Постой, постой, какая это звезда? — заторопился Юрка, вспомнив, какая звезда и где она.

— Наверное, Господь направит твою руку, — серьезно сказал ему Вадим. Он стал вдруг очень бледен, задышал со свистом, губы посинели.

— Ох, не умирай ты, Вадим, — забеспокоился Юрка. — Я вовсе не за этим тебя позвал.

— Ничего, — вяло пробормотал тот, — мне вообще-то жить незачем. Возьми меня к себе, Георгий. Мне уж и так давно хотелось повеситься, только страшно было. Все долги мои розданы, и взять с меня нечего, и жить мне скучно.

— Нет, живи еще, — отмахнулся Юрка. — Может, договорим потом, если получится. Душу-то я твою спасу, а вот земную жизнь — вряд ли. Прощай пока!

Он оторвался от садовой скамейки, поднялся вверх. Человек снизу следил за ним исполненным веры и покоя взглядом. Юрка долго видел его, пока не отвлекся на другую фигуру — огромную статую бывшему великому грешнику, а позднее святому — Владимиру. «Надо же!» — подивился Юрка: памятник был рассчитан именно на него, на то, что он подлетит поближе и взглянет святому в лицо. Увидеть это лицо снизу, с земли, не представлялось возможным — Владимир стоял на краю обрыва. И сбоку тоже лица этого не увидишь, только бронзовый далекий профиль. Внизу у постамента суетились скелеты, щелкали фотоаппаратами, терзали музыку. На пришествие ангела настроены явно не были, явись перед ними Юрка — не признали бы или разбежались от непонятного. Для людей любая неожиданность страшна.

Вадим был единственным человеком, с которым Юрка мог разговаривать напрямую. Нет, возможно, еще существовали такие, только ему они не встречались. Они, по-видимому, старались не проявляться, не выделяться из серой толпы, потому что бывало это чревато недобрым. Впрочем, рано или поздно властители все равно увязывали огонек веры, тихо горящий в глазах, с жизнью духа и стремились потушить его любой ценой. Тогда оставалось только — руки крестом: сдаюсь, не могу больше, кто может — пусть идет дальше, через меня, по мне, пусть подбирает выпавшее из рук, пусть несет до новой вершины, Мудрость чудаков и чудачества мудрых.

А мир вокруг, как всегда, пребывает в неустойчивом равновесии, когда все шатко, валко и грозит обрушиться, но держится, держится из последних сил под атомной сенью сегодня, как под пальмой миллион лет назад, и кто знает, когда человек чувствовал себя в большей опасности.

Черное солнце, подобно вентилятору, гнало и гнало на серый мир горячий солнечный ветер. Ветер этот подхватил и понес одинокого ангела смерти, пока тот не тормознул, зацепившись за что-то железное или стальное, — опору, выдуманную человеком. Вокруг снова был знакомый пейзаж — пустыня. Юрка сел на бурый камень, еще раз собрался с мыслями и решил заняться спасением душ, понимая, что это ему было по силам.

Теперь он летел на вопль, как на маяк. Боль человеческая взмывала к небесам приливными волнами. Души вылетали стаями и метались испуганными голубями. Скелеты то сноровисто, то неумело уничтожали друг друга. Рвались припаркованные в людных местах машины, фаршированные горючим. Сталкивались в открытом море и просто разваливались, тонули корабли. Падали, ввинчиваясь в воздух, как в расплавленный металл, хрупкие, будто бумажные журавлики, лайнеры. Торпеды выныривали из океана хищными, ищущими убийства рыбами и распарывали борта бронированных кораблей легко и мгновенно. Взрывались химические заводы, газовые тучи наплывали на города, проливаясь смертоносными дождями. Зрели-набухали у полюсов планеты скопления бед, боли и невозможности что-то изменить. Юрка раньше даже представить себе не мог, что небо полнится стоном. Милиционер, общающийся с преступниками, видит вокруг одну человеческую нечисть. Врачу больные заслоняют мир.

Для Юрки, ставшего отныне как бы небесной «Скорой помощью», все звуки слились в нескончаемый призыв о помощи. Но почему души вскрикивают, вылетая, так, что слышишь их, но не проявляются при жизни? Почему, кроме последней предсмертной отчаянной боли, страх и желания торжествуют над миром? Почему не всесильна любовь, которая искала бы путь от души к душе? Не вера, что вела бы, сплачивая и объединяя? Но нет! Чаще страх и желание. И сплошной крик боли, лебединая песня, черт бы ее побрал.

И черт побирал. Чаще всего Юрка опаздывал. Раньше его на месте гибели появлялась черная братия, шкодливая и нахальная. Иногда Юрка сцеплялся с ними. Это были мелкие стычки, вроде как до армии на танцплощадке. Правда, вздорный характер и дурная слава определенную службу Юрке сослужили: черные старались не связываться с ним. Их добыча все равно превосходила Юркину, потому что они были мобильнее, везде успевали первыми. А увидев Юрку, в крайнем случае, без излишних разговоров выпускали из когтей прихваченную душу и сматывались по своим черным делам.

Несколько раз попадались Юрке белые ангелы, точнее, розовые. Но то были настоящие небожители: спокойные, уверенные в себе. Души они принимали, будто собирали яблоки в осеннем южном саду. С Юркой в контакт не вступали. Юрка попробовал раз заговорить с ними, но почувствовал такой космический холод, что общаться с соратничками зарекся.

Битые Юркой черные порой грозились напоследок: дескать, прижмем тебя в узком месте, перышки-то пообтреплем. Юрка на их угрозы плевал. Он хулиганов и в детстве не боялся, а с тех пор, как род войск для себя выбрал, и подавно. Как оказалось, выбрал он тогда не только род войск, но и судьбу, только ведь знать своей судьбы никому не дано. А вот то, что угроза — любимое средство слабых, он всегда помнил. Сильные до угроз не снисходят.