Нулевая область

Их нельзя убить, — крутилась волчком фраза в голове Макса. — Дед говорил — нельзя. Или всё-таки можно?

Но чуда не случилось. Крак стал медленно подниматься. Сначала оторвал от земли голову, потом приподнялся на правой руке и повернул лицо в их сторону. Пашка стал отходить назад, а Макс быстро повернул замыкающий рычажок вправо и переломил ружьё. Дрожащими от напряжения пальцами он вырвал гильзы из стволов и бросил их под ноги.

— К лесу вали! — крикнул он Пашке, который успел отойти уже метров на пятнадцать назад, и полез в карман. Из правого было доставать неудобно, он почти до боли вывернул кисть левой руки, силясь протолкнуть её внутрь. Карман был маленьким, кисть не могла в нём нормально развернуться и ухватит патрон, но перекладывать ружьё из одной руки в другую было поздно.

Когда Макс, наконец-то, вставил патрон с дробью в левый ствол, крак уже успел встать на ноги. Он медленно покачивался взад-вперёд, и Макса порадовало то, что пуля принесла ему хотя бы какую боль.

— Иначе б он так не тупил, — подумал Макс и загнал второй патрон в ствол. Резко защёлкнул ружьё и вернул рычажок на место. Сразу же стало как-то спокойнее. Теперь он был снова готов выстрелить.

Крак сделал один шаг вперёд, потом следующий чуть быстрее, а третий уже больше походил на мощный прыжок. Макс нажал на спусковые крючки почти одновременно. Отдача от выстрела дуплетом оглушила плечо. Скривившись, Макс развернулся и рванул к лесу. Он не стал смотреть, что там произошло с тварью. Он знал, что попал, он чувствовал это, и знал, что тварь снова валяется на земле, и значит, у него есть время.

Он догнал отступающего Пашку, и грубо остановив его, ухватившись за плечо, принялся рыться в правом кармашке рюкзака. По пути он успел переломить ружьё и вытряхнуть гильзы. Потратив на зарядку всего несколько секунд, Макс подтолкнул друга в спину и развернувшись стал в стойку.

— В лесу прячься! — громко крикнул он, и с досадой расслышал в своём голосе нотку страха.

— А чего он не убегает? — спросил Пашок. Его губы заметно подрагивали.

— Хрен его знает, — буркнул Макс.

Крак снова поднимался. Но теперь намного медленнее, и было понятно, что боль он испытывает немалую. Он ещё был на земле, опираясь на руку, но его качало из стороны в сторону заметно сильнее, чем после первых двух выстрелов. Макс смотрел на встающую тварь, в которую всадил уже четыре заряда, но которая и не думала подыхать, и его мозг судорожно ругался.

Чёрт! — вопил он. — С чего ты решил, что у тебя всё получится? Тебе же дед сказал, что их нельзя убить. Ты крутой, твою мать? Крутой, бля? Почему же он не убегает?

Видя, что у него ещё есть время до того момента, когда крак полностью очухается и бросится в атаку, он быстро обернулся, чтобы увидеть Пашку, но вместо Пашки он увидел тень. Внутри тут же похолодело. Тень быстро перемещалась, но не к нему, а в сторону деревьев.

— Пашка там, — мелькнула мысль. — Поэтому крак и не убегает. Из-за неё.

Он бросился вслед за тенью, чувствуя спиной, как крак поднялся и уже сделал один шаг. Но Максу было не до коричневой твари. Он судорожно думал о том, что тень сделает с Пашкой, когда доберётся до него. Он уже видел, как тень убивает, и потому хорошо понимал, в какой опасности его друг.

Крак сделал ещё шаг, а Макс выстрелил в тень. Тень остановилась, словно удивившись. Макс разглядел две небольшие дырки в том, что было её туловищем. Бахрома уже принялась за дело, штопая маленькие, и вряд ли серьёзные раны. Она шевелилась, похожая на клубок чёрных змеёнышей, и уже почти заканчивала своё дело, когда Макс чуть приподнял ружьё и выстрелил пулей. Пуля зацепила лицо тени, оторвав от него изрядный кусок. Незамедлительно появилась бахрома, а Макс вдруг понял, что он остался беззащитным. Совершенно беззащитным. Патронов больше нет, а значит и надежды нет. Он вперился взглядом в бахрому, залатывающую свою хозяйку и стал молить, чтобы рана не затянулась. Чтобы вот так вот взяла и не затянулась, вопреки всему. И вдруг он почувствовал, как ухватился за одну из тесёмочек, за одного мерзкого, шевелящегося змеёныша. Он сначала опешил, решив, что ему показалось, но тут же ощутил, как хватает ещё две шевелящиеся тесёмки. Его мысли стали вдруг похожи на пальцы, и он с удивлением видел, как они, вцепившись в бахрому, пытаются её оторвать от тени. Тень вдруг дёрнулась, дёрнулась назад, так резко, что Макс понял, что она напугана. Да, она была напугана. Тесёмки оторвались, и Макс увидел их зажатыми в мыслях-пальцах. Они продолжали извиваться, и теперь даже быстрее, как будто испытывая боль.

Тень рванула в лес и скрылась из виду, и тут Макс вспомнил о краке. Он повернул голову, и едва успел прикрыться ружьём, как коричневая туша тут же сбила его с ног, и повалив на землю, вцепилась в правое плечо. Макс почувствовал с какой силой крак сдавливает челюсть, плечо мгновенно онемело и эта онемелость за долю секунды растеклась по всей руке, до самых кончиков пальцев. Где-то в лесной чаще раздались два выстрела, почти одновременно и вслед за ними, в повисшей тишине разнёсся по лесу истеричный смех, словно птицу развеселил грохот. Крак разжал челюсть, и отпрыгнув метра на два, стал смотреть своими пустыми глазами в сторону лесных зарослей. Макс удивлённо, пересиливая боль в шее, вывернул голову, чтобы увидеть, кто стрелял. Но увидел он тень.

Тень стремительно вылетела из-за кустов, и Макс с ужасом разглядел, что она тащит за собою Пашку. Пашка извивался, как задетый лопатой дождевой червь и пытался ударить её кулаком, но съехавший с плеча рюкзак ему мешал.

Макс услышал, как Пашка заорал. Он стал выкрикивать маты, истошно, со слезами в голосе, и Макс поспешил подняться, чтобы помочь, чтобы хоть что-то сделать, но в спешке он опёрся на раненую руку, и резко вскрикнув, снова повалился на землю. В руке словно взорвалась лимонка, разбрасывая во все стороны острые осколки боли. Поверх онемения, тонкими, раскалёнными иглами они впивались в плечо, проникали в шею и затылок, протыкая насквозь каждую клеточку мышц. Накатила тошнота и Макс почувствовал, как начинает проваливаться в туман, такой-же грязно-серый, как и туман окружающий этот чёртов непонятный мир.

— Это всё, — мелькнула скупая, но до безумия глубокая мысль. Не мелькнула даже, а вздрогнула, словно испугавшись саму себя. — Это всё.