Комсомольский патруль

— Что вы, — молодой человек еле заметно улыбнулся. — Я ведь техник-конструктор. Конечно, умею.

Начальник, кивнув головой, передал характеристику инспектору по кадрам.

— В пятый отдел, — распорядился он, — к Трубецкому.

Так Женечка Волков начал свою жизнь на новой работе. Потянулись дни, месяцы. Ничего плохого о нем сослуживцы сказать не могли. Трудолюбив, в меру настойчив, звезд с неба не хватает, но исполнителен, вежлив. «Да и не обязательно всем звезды с неба хватать, — шутили сослуживцы, упоминая о Женечке, — иначе скоро звезд не останется».

Встречали его несколько раз на Невском в обществе каких-то развязных молодых людей и девушек. Одет он был тогда, правда, весьма крикливо, но ведь это не на службе. Зарабатывает человек хорошо, живет один с матерью-старушкой. Его дело — пусть одевается как хочет и дружит с кем хочет.

В пятом отделе, где работал Волков, народ был сплошь пожилой. Самому молодому — сорок пять лет. Поэтому и держался Волков от коллектива немного в стороне, но не слишком. Однажды даже написал в стенную газету две заметки: одну — о трудовой дисциплине, другую — в связи с Международным женским днем. Несмотря на то, что обе заметки состояли в основном из газетных цитат, надерганных как попало, начальник отдела Трубецкой остался доволен.

— Погодите, мы из него еще активиста сделаем, — пообещал он профоргу. — Пооботрется парень.

— Что ж, «нашему бы теляти да волка з’исты», — ответил профорг. — Ваша заслуга будет. А по-моему, из таких активистов не получается. Серая личность!

Ежедневно ровно в шесть часов вечера «серая личность» складывала в письменный стол бумаги, сдавала начальнику чертежи, открепляла чертежную доску и, как все сотрудники, отправлялась домой.

С этой-то минуты и начиналась вторая жизнь Женечки Волкова, в которой никто не смел бы его назвать «серой личностью». В этой жизни у него чаще всего вообще не было имени, а существовала кличка, по странной игре судьбы тождественная его фамилии, — Волк, Волчишка, Хромой волк. Кличка эта полностью определяла сущность его второй и «настоящей» жизни. Имелись, правда, у него еще два прозвища: одно из них знали лишь два человека в городе, а второе — и того меньше: только он сам.

«Сладенький» — так его называла лишь мать, сухонькая, приветливая, хлопотливая старушка.

Уже больше восьми лет никто его не называл «Агент Кат». «Кат» был списан фашистской разведкой в 1944 году как убитый случайным попаданием немецкой бомбы.

...Двадцать второе июня 1941 года шестнадцатилетний Евгений Волков встретил в Западной Украине на маленькой пограничной заставе. Его дядя, командир заставы, не любил племянника. Вытребовал он его к себе только после многочисленных слезных писем матери Евгения — жены покойного брата.

«Помоги, — писала она, — ради светлой памяти мужа моего и твоего брата, помоги! Евгений совсем отбился, от рук. У него и мысли появляются какие-то страшные, говорит — надо убить всех, кроме русских, тогда и бояться некого будет. Это он от радио так. Передач по радио наслушался иностранных. Тайно он слушает эти передачи на русском языке. Сам радио смастерил. Вразуми ты его, один он у нас в роду остался».

Вразумлять племянника командиру заставы не пришлось. В первом же бою он погиб, защищая Родину, а Евгений Волков оказался в плену. Но перед этим ему удалось сделать такой ловкий ход, который помог ему впоследствии обмануть даже прожженную разведку рейхсвера. Незадолго до того часа, когда фашистские ударные части перешли государственную границу Советского Союза, командир заставы, словно предчувствуя недоброе, а может быть, даже получив кое-какие сведения, отослал племянника на машине в город. Вместе с Евгением туда отправили и его одногодка Юрия Топоркова — сына комиссара заставы. До города они так и не доехали. Бомба с немецкого самолета прямым попаданием разбила машину. Юрия и шофера убило наповал, а Волкова взрывной волной отбросило метра на два от машины и оглушило.

Придя в себя, Евгений, шатаясь, подошел к перекореженной машине, увидел лежавший рядом труп Юрия. Скорее машинально, чем сознательно, Волков вытащил у него из бокового кармана паспорт и комсомольский билет и, плача от испуга и жалости к себе, побрел обратно на заставу.

Здесь его и схватили солдаты зондер-команды немецкой группы прорыва. Они могли убить Евгения, но не убили лишь потому, что это был первый комсомолец, попавший в их руки. У него в кармане лежал комсомольский билет Топоркова. Свои же собственные документы он перед отъездом в город спрятал в привязанный к талии черный шелковый мешочек, который ему сшила мать, отправляя в далекий путь на заставу.

Так Евгений Волков превратился в Юрия Топоркова. По странному стечению обстоятельств даже карточка на паспорте была пробита осколком так, что лица распознать не было никакой возможности.

Дальнейшее произошло довольно просто: новоявленного Топоркова доставили в штаб одной из частей, били, быстро выбили из него немногочисленные ростки стойкости и честности, с трудом привитые матерью, а затем после обстоятельного жесткого допроса отправили в концентрационный лагерь с особым режимом.

— Если большевики всех комсомольцев воспитали таким образом, — брезгливо сказал штурмфюрер, допрашивавший Евгения, — нам в этой стране нечего делать. В Красной Армии много комсомольцев. Ее можно взять голыми руками.