Таинственный след

22
18
20
22
24
26
28
30

— Как, по-настоящему? Как же вы подняли руку на калеку?

— Да этот калека таких, как вы, троих свернет в бараний рог. Я думал, он мне все кишки перемешал. Ничего, обошлось. За его движениями не уследишь, такой, стерва, быстрый. И рукой и ногами, гад, действует одинаково.

— Вон оно как!

— Ну, если на равных дрались, то ничего, — сказал Насир, глядя на Кузьменко, как бы говоря, «наша-то версия оказалась верной». — После того вы не встречали Петрушкина?

— Нет.

— Как подрались, так и расстались? И сразу в город пошли?

— Ну да!

— Вот ведь как получается! А вы лгать, оказывается, умеете. Не ожидал от вас, признаться. Спросите, почему? Сила, она не терпит мелочных уверток, трусливой брехни. Ей противно всякое притворство и зло. Сильный человек должен быть честным и добрым. Это мое убеждение. А вы заставили меня разочароваться в вас. Почему вы забыли то, что пили с Петрушкиным за «знакомство», за «освобождение», за «дружбу»?

— Кто вам это сказал? — вскочил на ноги Хаким.

— Сядьте, — приказал Насир, — так или нет?

— Не понимаю, — успокоился Хаким. — Сам я вроде никому не болтал. Никого еще не выдавал в жизни. Умею держать язык за зубами. А этот меня же уговаривал. «Никому, смотри, ни слова!». А сам стучит вам. Та-а-ак! Значит, Хакима хочет впутать, дело ему навесить и опять загнать в лагерь, чтобы не был ему помехой Хаким. Ну, мразь, попадись мне...

— Преступник всегда недалеко от решетки ходит.

— Хранить чужую тайну и не предавать человека — это тоже преступление?

— Скрывать преступную тайну, значит, быть соучастником преступления. Это-то вам известно, надеюсь? Итак, сколько денег вы передали киоскеру?

— Пятьсот рублей.

— Откуда вам было известно, что там было пятьсот рублей? Считали?

— Нет. Это Петрушкин сам сказал. Да и пачка еще не распечатанная, с наклейкой. И там было написано «500».

— Расскажите подробно, как вы передавали деньги Тюнину, — Насир что-то написал на листке бумаги, лежавшем перед ним, и протянул лист Кузьменко. Тот быстро пробежал написанное глазами и кивнул головой. Хаким не обратил на это внимания. Он начал рассказывать:

— Раздавили мы у Петрушкина полбанки. Сам он много не пил, я почти все оприходовал. Я бы в тот момент любую отраву выпил — только освободился, летел к Глашке, словно на крыльях, а нашел в ее постели этого старика. Тяжело было узнать. Думал, придерусь к чему-нибудь и навешаю ухажеру кренделей, а тут он меня самого свалил, я кое-как очухался. Но так психанул, что готов был обоих там же зарезать. Да и потом, когда водку пил у Петрушкина, все о том же думал. Искал повода придраться. Он, видно, разгадал мои мысли, попросил у меня прощения и поклялся, что за Глашу передо мной чист. Дал слово, что больше не станет с ней встречаться. Ну, в общем, водка меня размягчила и помирила с ним.

Увидев, что я собираюсь уходить, он попросил: «У меня к тебе небольшая просьба, снеси деньги». И дает мне пачку. Мне-то люди давно уже не верят, а этот деньги доверил! Я за доверие на смерть пойду! Я спросил, кому надо отдать деньги. «Я на машину деньги копил, — сказал он. — У него там в автомагазине знакомство есть, да уж больно жадный. Если не сунуть ему в лапу, то он и заартачится. В прошлый раз прозевал машину. Видно, кто-то раньше меня успел его умаслить. Это же спекулянтская шатия, пока всего не высосут из тебя, не отстанут. Даром ничего не делают».