Таинственный след

Проценко долго в раздумье стоял передо мной, хмурился и молчал. Затем, прощаясь со мной, твердо сказал:

— Буду сообщать вам о ходе операции.

...Через неделю на явочной квартире я снова встретился с Ломако. Разговор наш был кратким.

— Мы будем контролировать все действия Проценко, — сказал Ломако. — Если потребуется, поможем. Словом, об этом не беспокойтесь. А вам необходимо выезжать в Киев. Никого подходящего, кроме вас, мы не нашли. А посылать в город кого попало мы не можем. Комитет поручает вам связаться с подпольным обкомом. Нам нужна помощь обкома. Когда выезжаете?

— Трудно сказать, — ответил я. — Надо подготовиться.

— Какой предлог выберете для поездки?

— Думаю сначала поехать в Канев. Там есть товарищи, с которыми работал раньше. Они помогут мне достать нужные документы.

— Ваше решение одобряем, — сказал Ломако. — Действуйте.

Вскоре я устроился на работу в районную больницу, потом друзья оформили мне командировку в Киев для приобретения медикаментов. По дороге в Киев я заехал в Козино. Друзья-подпольщики тепло проводили меня и пожелали удачи.

ОСОБОЕ ПОРУЧЕНИЕ

С тех пор как немцы захватили Киев, я впервые был в этом городе. Древний священный город лежал в развалинах. Прежний красавец Крещатик неузнаваем. По нему невозможно пройти. Повсюду валяются разбитые машины, искалеченные орудия, из-под снежных сугробов торчат башни сгоревших танков. На улицах сильная охрана. Людей поминутно останавливают, проверяют документы, многих задерживают и арестовывают. Я иду по Крещатику к площади Богдана Хмельницкого. Здесь я должен встретиться с одним человеком, зубным техником по профессии. Он живет на улице Островского.

Я нашел нужный мне трехэтажный дом и стал прохаживаться возле него. Стены дома густо залеплены всевозможными приказами и распоряжениями. Делаю вид, что читаю эти объявления, а сам осторожно озираюсь вокруг. Приближался вечер. Тени протянулись уже до середины улицы. Окна нижних этажей почти сплошь забиты досками. Похоже, что здесь давно уже никто не живет. Дверь среднего подъезда распахнута настежь, показался, точно пещера, коридор. Мне предстоит пройти по этому коридору и отыскать нужную квартиру. Найду ли?

Кое-где в окнах слабо замерцал свет. Можно бы и входить, но я задерживаюсь. На углу улицы давно уже стоят двое и о чем-то беседуют между собой. Не следят ли они за мной? В городе немало негодяев, прислуживающих оккупантам. Кажется, один из них изредка поглядывает на меня. На нем легкое пальто с приподнятым воротником, шляпа низко надвинута на глаза, и я не могу рассмотреть его лицо. Видно, он следит за мной. Это плохо. Но делать нечего, надо принимать какое-то решение. Я вхожу в дом. Если кто спросит, скажу, что живу здесь. Входя в дом, я заметил, как заметался человек на перекрестке. Быстро поднимаюсь на второй этаж. Навстречу мне идет старуха со свечкой в руке.

— Кого ищешь, сынок? — ласково спрашивает она.

— Врач мне нужен, где он? Зуб разболелся, никакого покоя нет, — ответил я и прислонил руку к щеке, изображая больного.

— Ох, милый, — вздохнула старуха, — давно уж немцы арестовали несчастного. Перед арестом он к нам заходил. Такой вежливый и добрый человек. «Много лет, говорит, были мы соседями. Простите, если в чем виноват перед вами». А в чем он виноват? Я, старая, больше ему мешала. Так ему и сказала тогда. На следующий день пришли немцы и увели его.

Я почти не слушал старушку, думая, где бы мне укрыться от преследования. Хлопнула входная дверь, я сделал знак старухе «молчать». Она очень перепугалась и попятилась назад, к своей двери. Мы быстро зашли в ее комнату.

— Этот проклятый пес, — сказал я шепотом, — ни на шаг не отстает от меня. Вы не бойтесь, я сейчас уйду.

Старуха поняла, что мне грозит опасность. Она тут же вышла со свечкой в коридор, я услышал ее громкий, ворчливый голос.

— Мария, где ты? Куда ты запропастилась, несчастная? Дома нет ни палки дров, а ты шляешься где-то.