— Господин майор, — обратился адъютант к своему шефу, — арестованного уже давно привели. Но вы сегодня, наверное, не будете его допрашивать? Я распоряжусь, чтобы его отправили обратно.
— Хоанг? — спросил Уоррел у Туана.
Тот кивнул.
— Давайте его сюда. Это наш единственный шанс. Он должен заговорить. Вы слышите, майор? Должен!
— Можете не сомневаться, господин Уоррел, — заверил полковника Туан, — я развяжу ему язык.
Два охранника ввели в кабинет Хоанга. Он был в наручниках, в разорванной рубашке, с кровоподтеками на лице. Уоррел поднялся, подошел к Хоангу и с размаху ударил его кулаком в переносицу.
— Ты... ты... — с ненавистью проговорил он. — Чем ты взял его?! Чем?
Хоанг усмехнулся:
— У вас, кажется, сильно испорчено настроение, господин Уоррел?
— Почему он сделал то, что ты захотел?! Почему он сделал это?
— Значит, у самого Виена спросить не удалось?! — глаза Хоанга радостно засветились. — Почему? Виен как-то сказал мне, что вы очень красиво рассуждали о «запретном городе» вьетнамской души. Вы считали, что проникли в него. Увы! «Запретный город» вьетнамской души так и не открыл вам своей тайны, господин Уоррел.
ЮЛИЙ ФАЙБЫШЕНКО
ОСАДА
Ночью убили сторожа и ограбили склад потребкооперации.
Утром Гуляев допрашивал заведующего Козаченко.
— Какие товары были на складе? — спросил Гуляев.
— Мануфактура была, — зачастил заведующий, короткопалой рукой теребя лацкан выцветшего пиджака. — Продуктов: воблы — пятьсот фунтов, пряников старых там, подушечек и монпансье. Сахару колотого — шесть мешков, муки двадцать мешков. Как раз позавчера подсчитывали все с исполкомом. Распределяли.
— От исполкома кто был? — спросил Гуляев.
— Костышева и Куценко.
Гуляев кивнул. Куценко — председатель уездного исполкома — был вне подозрения. Вера Костышева — секретарь комсомольской ячейки маслозавода тоже.