— Лучше я приеду домой к тебе в семь, мне нужно переодеться в штатское, иначе можно напугать мамочку.
— Разумно. Тогда в штатском, но все равно в полседьмого.
— Я же на работе...
— Освободись. Скажи своему начальству, что не каждый день впервые идешь к своей будущей теще.
— Довод неотразим. Начальство уже рыдает от умиления.
Когда он заехал за Ларисой на работу, она внимательно осмотрела его с головы до ног и осталась довольна.
— Скромно, но со вкусом. Мамочке понравится.
— А ты не считаешь, что мне нужно организовать курносый нос? Может, мамочке не по вкусу с горбинкой?
— Бесспорно, курносый ей больше по душе, но на безрыбье и рак — рыба...
— Мерси.
— Взаимно.
«Мамочка» оказалась очень милой женщиной с больным сердцем. Воронов определил это по синим мешкам под живыми, по-молодому, глазами.
Она представилась по фамилии и говорила очень вежливо и тихо. Вся их большая комната с маленькой прихожей — квартирка в коммунальной квартире — дышала стариной.
Мамочка рассказывала о гимназии баронессы Геды, в которой училась до революции ее старшая сестра, о войне, о муже, ослепшем в 1943 году, и как было трудно жить только на ее зарплату, и как умер муж...
Лариса не выдержала и перебила:
— Не надо об этом, мамочка. Никому не интересно, кроме нас.
— Как неинтересно? Ведь нам было очень трудно!
Воронов ел пироги под одобрительные взгляды мамочки и понял, что понравился ей хотя бы двумя вещами — умением слушать и умением есть.
Прощались в двенадцатом часу. Мамочка была все так же оживлена. И, расставаясь, очень сердечно произнесла:
— Дорогой Алексей Дмитриевич! Заходите к нам почаще. Буду рада угостить вас чем-нибудь русским. Как вы относитесь к расстегаям?