Саша завел мотоцикл и укатил в город. Вот и переезд, а там рукой подать до завода.
Он несется один по этой пустынной дороге. И ему кажется, что теперь ветер старается нагнать его и шепнуть: все мы люди, все лю-ди. И что особенного — уехал? Конечно, правильно сделал. Все мы люди...
Что за чертовщина? Он, Саша, уже какой раз за сутки слышал это. Вчера — Ленка сказала. И он поддался ее словам и отпустил нарушителя. Прав Шикерин, что однажды всыпал ему за это. А он, Сашка, обиделся и на кого? А что если тот... тот шофер убил на дороге?
Постой! Как он раньше не догадался вспомнить: ведь на крыле, где оно крепится с подножкой, он тогда еще заприметил клочок материи? Какой он, Сашка, осел! Он не имел права шофера отпустить! Скорее назад! Скорее к Шикерину!
Он уже различает высокую фигуру Шикерина. Рядом постовой милиционер. И сразу становится тоскливо, что это не он, Сашка, стоит рядом с Иваном Александровичем.
— Вовремя приехал, — Шикерин сказал это так, как будто Саша не сбежал от него.
...На третий день Саша отыскал преступника.
Дознание вел Шикерин. Саша сидел и слушал, как допрашивает Иван Александрович. Теперь будет что рассказать Ленке. Он был доволен. И только об одном не догадывался, что на след убийцы его очень хитроумно навел-таки Шикерин.
Шофер лепетал в свое оправдание:
— Выпил малость, все мы люди, случается... Сбил человека, испугался и не стал подбирать его...
Шикерин, вспыхнув, резко оборвал эти причитания:
— Нет, ты — не человек, ты — убийца и жалкий трус вдобавок! Сколько хороших людей погибло из-за таких негодяев, как ты! И словами вас не проймешь. Расстреливать надо! Твое счастье, что законы у нас чересчур щадят бандитов на транспорте...
Саша изумленно глядел на Шикерина, впервые видя его в таком гневе...
Из Тракторозаводского райотдела милиции они возвращались домой молча.
— Ну что, Саша, не включаешь транзистор? Сегодня последний концерт Шостаковича. Не пришлось нам послушать его. Собирался с женой.
— Гад, живого бросил...
— Ты о ком это? — Шикерин пристально посмотрел на Сашу.
— Все о нем. Что говорить, черным был для меня тот вечер.
— Не горюй, давай я поговорю с твоей курносой.
— Не надо. Сам все скажу.