Шхуна «Мальва»

22
18
20
22
24
26
28
30

«Шкипер! — презрительно подумал Иван, выйдя из кофейни. — Гад, а не шкипер, при Советской власти в тюрьме сидел, а теперь... Все такие теперь из нор повылазили...»

*

Андрей Ильич Шорохов действительно почти четыре года находился в заключении. Много времени прошло с тех пор, а он и сейчас до мельчайших подробностей помнит все, что случилось.

Он плавал тогда на экспедиционной шхуне рыбтреста. Старый моряк, большевик, Шорохов и думать не мог, что к нему может прийти такое несчастье. А оно пришло, и все сразу изменилось. Сразу, в один день...

Это было шестого ноября тысяча девятьсот тридцать седьмого года. Вечером, под праздник, Андрей Ильич поджидал в гости всю свою команду. На столе стояли бутылки с вином и водкой, пахло яблоками, жареным гусем. С улицы доносилась музыка.

В калитку постучали. Сказав жене «Я открою сам», Андрей Ильич надел капитанскую фуражку и вышел.

И первое, что он увидел, была черная автомашина. В те дни такие машины называли «черными воронами», и люди знали, что эти «вороны» приносят несчастье.

— Шорохов? — спросил угрюмый человек у калитки. — Садитесь в машину.

Андрей Ильич спокойно сказал:

— Сяду. Только скажу жене.

— Говорить ничего не надо. Это всего на десяток минут.

Не слишком вежливо его подтолкнули к дверце, и машина помчалась по темным улицам.

Когда Шорохова ввели в просторный, уставленный массивными креслами, но освещенный только одной маленькой лампочкой кабинет, он с удивлением осмотрелся. Эта большая неуютная комната казалась необжитой и пустынной. Вдоль стен стояли кресла, тускло поблескивая лаком, на них, видимо, давно никто не сидел.

Сопровождавший Шорохова человек бесшумно удалился, а Андрей Ильич опустился в кресло. Мысли одна нелепее другой не давали ему сосредоточиться, и он начал нервничать. Потом быстро встал и со словами: «Какого черта, в конце концов!» — направился к двери. И в ту же секунду услышал:

— Шорохов, подойдите сюда!

Андрей Ильич повернулся на голос и только теперь увидал человека, сидевшего за маленьким столиком в полутемной нише. Лица этого человека почти не было видно, но голос его показался шкиперу знакомым. Шорохов шагнул к столику, сел на стул и тут только узнал заместителя начальника НКВД Самойлова, своего старого знакомого. Не раз Петр Аркадьевич Самойлов бывал на шхуне, уходил на ней в море дня на два, на три, вместе с командой поднимал паруса, как рядовой матрос драил шваброй палубу, а когда снова возвращался на берег, говорил: «Вот это отдых! Теперь месяц буду работать как вол».

Андрей Ильич считал Самойлова порядочным и честным, простым, от «рабочей кости» человеком. Они были на «ты», при встрече тепло, совсем по-дружески здоровались и, оба коренные южане, мечтали съездить когда-нибудь вдвоем на самый дальний север. «Слушай, Андрей Ильич, — говорил Самойлов, хлопая по плечу Шорохова сильной рукой, — забьемся, брат, за Колыму, в охотничью избушку, пускай там нас снегом занесет, будем белку бить прямо из окна... Здорово, а? Ха-ха-ха!». Смеялся он сочным, густым басом, весело и заразительно.

И вот Андрей Ильич смотрит сейчас на Самойлова и никак не может его узнать. Бледное лицо, усталые, пустые глаза.

— Слушайте, Шорохов, в каких отношениях вы были со штурманом порта Ромовым? Надеюсь, вы не станете отрицать, что часто с ним встречались? — спросил Самойлов. Голос его был ровным, бесцветным.

Андрей Ильич знал, что Ромов арестован как враг народа, однако твердо ответил:

— С Ромовым я был в самых лучших человеческих отношениях. Это настоящий коммунист...