— А как вы смотрите на второго? — сощурив глаза, спросил гестаповец.
Ожогин пожал плечами.
— Трудно судить о человеке, которого так немного знаешь... Но он, по-моему, настоящий немец...
— В это понятие можно вкладывать очень многое, — заметил майор. — Мне хочется знать, чем дышит этот Гуго Абих.
Никита Родионович усмехнулся.
— Как и все мы, воздухом...
На лице майора появились сразу жесткие черточки, улыбка потухла и холодные глаза на несколько секунд задержались на Ожогине.
— Это в прямом смысле, — сухо, но вежливо проговорил он. — Пока есть возможность, пусть себе дышит... Меня интересуют его настроение, его друзья.
Никита Родионович еще после первого вопроса подготовил мысленно ответ.
— Если бы кто-либо из нас троих заметил в поведении Абиха или Вагнера что-нибудь подозрительное, то, могу вас заверить, что не больше как через полчаса об этом знал бы господин Юргенс.
Видимо, сам ответ, тон, которым говорил Ожогин, понравились гестаповцу.
— Иначе и быть не может, — сказал он. — Господин Юргенс вами доволен, но я лично от себя прошу быть повнимательнее и хорошенько посматривать за Абихом.
Ожогин склонил голову в знак согласия.
Майор раскрыл кожаную папку, извлек из нее два листа бумаги, сплошь исписанные с обеих сторон, и положил их перед собой.
— Надо соблюсти одну небольшую формальность — подписать два протокола. Господин Юргенс, очевидно, беседовал с вами о Марквардте?
Ожогин и Грязнов закивали головами.
— Он вам известен еще по России?
— Да, но очень немного...
— Это не важно и не играет никакой роли. Судьба Марквардта предрешена. Через пару дней он... то есть его... Я прошу учинить в конце каждого листа свои подписи, — и немец подал каждому по листу.
— Можно прочесть? — сдерживая улыбку, спросил Никита Родионович.