Полчаса спустя после ухода управляющего гостиницей все собрались в мезонине. Никита Родионович передал происшедший разговор с Моллером.
— Скажу откровенно... — заговорил Вагнер. — За всю свою жизнь я не лишил жизни ни одного человека, о чем я, конечно, не сожалею. Но его, поверьте мне, я готов в любую минуту вздернуть на виселице... Это чудовище в облике человека. Сколько он загубил жизней, сколько вреда нанес он невинным людям...
— Это можно доказать? — спросил Никита Родионович.
— Для чего? — поинтересовался Вагнер.
— Для того, чтобы быть окончательно убежденным при решении его судьбы...
— Вы имеете в виду документальное подтверждение?
— Совсем нет. Я неправильно выразился, — поправился Никита Родионович. — Мне интересно было бы просто знать перечень его преступлений, и только.
— Это мы сделаем. — сказал Альфред Августович и посмотрел на Абиха. — Как, Гуго, сделаем?
— Постараемся, а если постараемся, то можно считать, что сделаем...
— Прошу, очень прошу, — сказал Никита Родионович и вынул листовку. — Теперь давайте разберемся с нею... В нашу бытность здесь она не могла выйти по той простой причине, что Марквардт преспокойно здравствовал и находился в почете. Значит, она вышла без нас.
Старик Вагнер, прочитав вслух листовку, удивленно вскинул плечи и застыл на мгновение в такой позе. Постом он еще раз внимательно прочитал ее, посмотрел на свет и твердо сказал:
— Наша организация такой листовки не выпускала...
— А кто же?
Вагнер опять поднял плечи и развел руками.
— Даже сказать ничего не могу...
Гуго, к которому листовка перешла из рук Альфреда Августовича, также заверил, что их люди ничего о Марквардте не знали, а потому и не в состоянии были выпустить посвященную ему листовку.
— Вот задача, — потирая лоб, сказал Ризаматов.
— А что, если параллельно с вашей организацией существует другая? — высказал предположение Андрей.
— Я тоже об этом подумал, — поддержал Ожогин.
— Другого не придумаешь. Разве только сами гестаповцы решили помогать нам, — пошутил Гуго.