На столике в огромной пепельнице из щита черепахи красовался ворох окурков.
Мейерович уставился на Раджими томительно долгим взглядом.
— Марк Аркадьевич, — мягко начал Раджими, — неужели в самом деле ваши дела так плохи?
Мейерович молча кивнул головой несколько раз сряду и опустил ее на грудь.
— Для меня время — деньги, — заговорил, наконец, глуховатым голосом Мейерович. — Соня рассказала всю правду, я готов последовать любому вашему совету.
Соня почти легла на стол, опершись на него локтями. Она застыла в напряженной позе в ожидании начала разговора.
Такая обстановка не располагала к откровенной беседе.
— Соня, оставьте нас вдвоем, — обратился к ней Раджими. — Не обижайтесь на меня. В таких делах лучше быть с глазу на глаз.
Соня поджала губы, скосила глаза в сторону мужа.
— Кошечка, пойди к себе... мы недолго, — попросил ее Мейерович.
Соня ушла, обойдя кресло, в котором сидел гость. На Раджими пахнуло резким запахом одеколона. Он поморщился. Он не любил ни одеколона, ни духов.
Мейерович встал с дивана, грузно пересек комнату, плотно закрыл за женой дверь и водворился на место.
Раджими испытующе взглянул ему прямо в глаза, пытаясь прочесть в них, действительно ли Мейерович согласен на все, и решил: «Исчезла вера, ослабла воля, возрос страх».
Это его устраивало.
— Вы знаете, в чем ваше единственное спасение? — спросил Раджими.
— Соня говорила... Я согласен... Согласен бежать, хоть к чорту на рога.
Раджими усмехнулся.
— Это не так далеко... — бросил он. — Вам надо покинуть пределы России. Даже в том случае, если бы вы имели возможность возместить всю сумму, ничто не проходит бесследно. Тем более значительное. Здесь таких чудес не бывает. Это не Америка.
Мейерович покачал головой.
— Я еще раз говорю — готов на все, — каким-то трагическим голосом произнес он. — На все буквально, но мало верю, что из этого что-нибудь выйдет.