— Немец гуляет, — обернулся ямщик. — Тыловые крысы, отседова до Погорельцев недалече.
Проехали ещё сотню-другую метров и почти столкнулись с тремя солдатами. И хотя к этой встрече готовились, но она оказалась всё же неожиданной. Даже вздрогнули от окрика. Мужик резко потянул вожжи:
— Стой, окаянная! Господи, благослови!
Один солдат схватил лошадь за уздцы, второй — воротник поднят, наушники шапки-картуза опущены — спросил по-немецки, кто такие, куда направляются.
Урасов развёл руками:
— Не понимаем.
Тогда немец спросил по-русски:
— Кто есть? Рапорт!
— Деревенские, домой пробираемся.
«Вроде бы трезвые», — с сожалением отметил про себя Владимир. Немец будто и не слышал ответа, крикнул:
— Разведка? Большевики? — обернулся к своим, — Позовите сержанта.
Урасов немного знал немецкий (в шоморском лагере военнопленных было и венгерское и австрийское начальство), но не подал вида, достал бутылку самогона:
— К рождеству домой едем. Угощайтесь!
Солдат взял бутылку, однако тут же стал тыкать штыком в солому. Появился сержант. Он совсем хорошо говорил по-русски.
Сразу потребовал документы. Дело принимало серьёзный оборот. Урасов протянул справку, заранее заготовленную для такого случая.
— Пленный? Солдат?
— Был солдат, теперь мирный.
— Ты воевал против наших союзников — австровенгерской армии. Теперь будешь наш пленный.
— Не дури, ваше благородие. («Чёрт с ними, пусть будет «вашим благородием».)
— Ты дерзкий или смелый?