Том 7. Американский претендент. Том Сойер за границей. Простофиля Вильсон

— Лорд Россмор звонил!

— Ну что за дурья голова! — воскликнул старик негр, всплеснув руками. — Опять я забыл это имя! Пойди сюда, Дженни… да поворачивайся поживее, голубка!

Прибыла Дженни.

— Ты послушай и сделай, что прикажет лорд. А я спущусь в погреб и поучу там это имя, пока не запомню.

— Это я-то? Да что я у тебя, образина, на побегушках, что ли? Звонили-то тебе!

— Это совсем не важно. Старый хозяин говорил мне, что, когда звонят…

— Убирайтесь оба и улаживайте ваши распри на кухне!

Голоса спорящих скоро затихли в отдалении.

— Вечная беда с этими старыми слугами, которые когда-то были твоими рабами и всю жизнь — друзьями, — заметил граф.

— Не только друзьями, но и членами семьи.

— Совершенно верно — членами семьи, да еще какими! А иной раз и хозяевами. Эти двое, к примеру, славные, любящие, честные, преданные люди, но ведь, черт подери, они делают что им вздумается, надо, не надо — влезают в разговор, — словом, самое правильное было бы прикончить их, вот что.

Полковник сказал это просто так, без всякой задней мысли, однако слова эти натолкнули его на некую идею, а с идеи, как известно, все и начинается.

— Я ведь хотел, Хокинс, пригласить сюда наше семейство и сообщить им печальную новость.

— Для этого нет нужды звать прислугу. Я сам схожу за ними.

Он ушел, а граф принялся обдумывать свою новую идею.

«Ну конечно же, — сказал он себе, — когда я буду уверен в том, что процесс материализации доведен мною до совершенства, я заставлю Хокинса убить их: тогда мне куда легче будет справляться с ними. Материализованного негра без особого труда можно загипнотизировать так, чтобы он молчал. Это состояние можно сделать постоянным, а можно и менять — по желанию: захочу — он будет очень молчалив, захочу — более разговорчив, более подвижен, более чувствителен. Словом, как захочу — так и будет. Первоклассная идея. Надо только придумать, как удобнее менять эти состояния, — с помощью винта, что ли?»

Тут в комнату вошли обе дамы в сопровождении Хокинса, а также обоих негров, которые явились без всякого зова и принялись усиленно подметать комнату и вытирать пыль: почувствовав, что предстоит что-то интересное, они никоим образом не желали этого упустить.

Селлерс с достоинством и соблюдением положенного ритуала сообщил печальную новость: сначала он осторожно предупредил дам, что их ждет тяжелый удар, особенно тяжелый потому, что сердца их еще кровоточат от такой же раны, еще скорбят по такой же утрате; затем взял газету и дрожащими губами, со слезами в голосе, прочел описание героической смерти их молодого родственника.

Последовал взрыв искреннего горя и сочувствия со стороны всех слушателей без исключения. Старшая из дам разрыдалась при мысли о том, как могла бы гордиться таким сыном мать великодушного молодого героя, будь она жива, и как безутешна была бы она в своей скорби; двое старых слуг разрыдались вслед за ней: они то всхлипывали, то, со свойственной их народу велеречивостью, принимались простодушно превозносить покойного и причитать по поводу его безвременной кончины. Гвендолен была растрогана, и романтическая струнка в ее душе зазвучала особенно сильно. Девушка сказала, что редко можно встретить такого истинно благородного, такого почти совершенного молодого человека, а поскольку он еще и знатен, то это и вовсе совершенство. Да ради такого человека она могла бы вынести что угодно, претерпеть любые страдания, даже пожертвовать жизнью. Как жаль, что ей не довелось его увидеть! Пусть бы они встретились ненадолго, даже на миг, — соприкосновение с такой благородной натурой оставило бы свой след в ее душе, навсегда исцелило бы ее от всех низменных мыслей и низменных побуждений.

— А тело-то его, Россмор, нашли? — спросила жена.