Савинковский штаб в одной из лучших гостиниц Варшавы осаждался блестящими автомобилями и шикарными женщинами. К Савинкову мы пришли вдвоем с Новиковым. Энергичный, живой Савинков быстро ознакомил нас с положением дела и своими грандиозными замыслами, указал на необходимость постоянного пребывания вблизи российской границы, а если есть возможность, то пробираться внутрь страны. «Это и будут борцы за великое дело спасения родины, а все живущие в Париже, Берлине и Праге — есть люди, которые только говорят и стремятся чужими руками жар загребать», — артистично, как на сцене, говорил Савинков. Тут же он познакомил нас с Философовым и своим братом Виктором.
Через несколько дней я получил пригласительную повестку на заседание, где обсуждались вопросы первостепенной важности. Впоследствии оказалось, что эти вопросы касались исключительно возможных мер борьбы с большевиками. На заседании я увидел Савинкова, Философова и разномастную беженскую публику. В речах выступавших ораторов указывались промахи минувшего похода, озлобление крестьян, недостаток средств. Предполагалось даже идти в Россию с хлебом, мануфактурой. Я вывел заключение, что Савинков просто устраивал смотр той публики, которая его окружает, позировал, изображая из себя диктатора, призывал к борьбе с большевиками, но все это уже не раз я слышал, если не от него, то от других.
Прошло некоторое время, и я послал Новикова к Савинкову позондировать почву относительно нашей поездки на Кубань и как он смотрит на это дело. Новиков принес известие, что Савинков советовался, какой путь избрать: Данциг, Триест — слишком дорогой, а через Галац, Констанцу — трудно добиться визы у румын. Наконец после моих переговоров с Савинковым вопрос был разрешен в том смысле, что через польский штаб нам будут выданы паспорта польских граждан и мы направимся через Галац в Константинополь и Батум.
Перед отъездом Савинков носился с воззванием, в котором призывал опять все к тому же — бороться с большевиками и обещал полнейшую свободу самоопределения всем народам и областям.
Савинков говорил, что, начав борьбу с запада, севера и на Кавказе, центральный орган, состоящий из представителей всех восставших окраин, будет зорко следить за происходящие и оказывать помощь не только деньгами, но и живой силой. Я и Новиков это воззвание не подписали, указывая на то, что нас никто не уполномочивал быть на этом совещании представителями от Кубани.
После этого мы, получив по 150 долларов и переодевшись на европейский лад, отправились в Константинополь. В Константинополе пробыли дней пять. Заходили к польскому посланнику и выпросили у него еще лир по сто.
Новиков все время говорил о необходимости присоединения к организации Савинкова. Кубанцы до поры до времени вопрос этот отложили, так как они были заняты сбором распыленных казаков для формирования своего казачьего отряда.
После многих дней путешествия было решено найти покровительство в Самсуне у Кемаль-паши, предложив ему свои услуги по борьбе с греками. Турки загнали нас в казарму, окружили сильным караулом, а перед тем отобрали оружие. Продержав дня три в казарме, повели темным вечером на пристань, погрузили на «Амвросия» и приказали немедленно отправиться в Кичили, на Босфоре, где был открыт лагерь под американским флагом. Тут был злосчастный «кубанский отряд». Я переехал в этот лагерь и был назначен командиром лагеря, а большинство членов рады постепенно разъехались по различным странам. В Константинополе оставались Дробышев, Фальчиков, Намитоков и другие. Они распихивали казаков в различные страны, а заодно отбирали и в разного рода союзы и организации для засылки на Кубань.
В начале осени лагерь «Кичили» был расформирован, и я с казаками, сделав лодку, купив сети, отправился в Анатолию ловить рыбу и этим жить. Улов рыбы был настолько плох, что начали голодать не только рядовые казаки, но и офицеры. А чем были заняты атаманы и генералы?
Терский атаман Вдовенко запродал Грозненские нефтяные промыслы и решил закупать мануфактуру, нитки, иголки. Генерал Улагай тайком сорганизовал отряд под командой Кржижиновского и направил его к берегам Кубани, но корабль потерпел аварию и вернулся обратно. Генерал Букретов обзавелся рестораном.
Я изложил Дробышеву свое желание поехать на Кубань, и он взялся повести это дело. К этому времени приехал в Константинополь Шкуро, вызвал меня и уверял, что в горах Кубани есть полки его имени, а поэтому, появившись там, можно двинуть полным ходом на большевиков. Я, конечно, большей частью не верил всему этому, но иногда поддерживал слухи, чтобы заручиться денежной поддержкой и выбраться из этой клоаки. Через Дробышева я проник в посольство Грузии и свел знакомство с Джугели, Хомерики, и началась детальная разработка предстоящей поездки. Со мной неотлучно везде был Новиков. Был выработан шифр и заучен нами наизусть. Новиков предназначался как политический руководитель, а я как военный организатор. Нам вменялось в обязанность создать по станицам и хуторам ячейки надежных казаков, связаться с Тереком, черкесами, куда должны быть также посланы люди. Поднять восстание в одно время, захватить власть в свои руки и главными силами выйти с гор. В числе этих главных сил значился и отряд Рутецкого-Белова, с которым я должен был связаться.
Получив паспорта, деньги, отправились на одном из больших пароходов на Батум. В Батуме были задержаны морской ЧК. Новиков волновался и путал показания, что вызвало подозрение. Я объяснил следователю подробно свою прежнюю службу и добился того, что следователь нас выпустил, а за бумагами приказал прийти на следующий день.
Конечно, за бумагами в ЧК мы не пошли. Двинулись сразу на Сухуми, уничтожили паспорта и заменили их удостоверениями советских граждан. Остановились в гостинице. Связаться с нужными людьми не удалось, так как они были арестованы. Через Гагры пошли в Сочи и остановились там при ресторане. Раза два по пути следования оставляли на пунктах шифрованные записки для отправки в Константинополь, где сообщалось о том, что мы находимся там-то.
Из Сочи проводник привел нас на дачу, где мы застали скрывающихся участников нелегальной организации. Новиков на всех пунктах делал доклады, что надо делать. С дачи отправились дальше на Солохаул, Бабукаул и через Тубинский перевал. Ночью подошли к станице Самурской, где проживала семья Новикова. Он не решился пойти к своей жене, тогда пошел я, но она не вышла. Я еле уговорил его идти самому, а сам отправился к своей сестре, живущей в Кубанской. Жил у сестры недели две, а затем перебрался в Ханскую.
Там я узнал, что где-то в горах были горстки зеленых, которые занимались грабежами мирных жителей, мародерством и бессмысленным убийством советских работников. К тому времени Советская власть объявила амнистию. Казаки вернулись большей частью на свои хозяйства.
В Константинополь отправил свою шифрованную записку, где указывал на грабежи зеленых, недовольство мирных жителей их действиями. С гор однажды получил большой шифрованный пакет от Дробышева, расшифровал его и сжег.
Цель — достигнуть Кубань была выполнена. Но оказалось, что люди живут, работают, поддерживают большевиков. Эмиграция этого не понимала. Да и я сам тоже до возвращения домой не понимал. В этом наша трагедия. Мои тяжелые, полные отчаяния мытарства закончились. И посему я могу облегченно вздохнуть. Может, в своих признаниях для ОГПУ ничего нового я не написал, так как понял, что чекисты знали о нас начиная от Сочи, а может, и раньше. С Рутецким-Беловым и другими я не связался, и никаких подпольных групп я не сколотил. Готов обратиться к зеленым, чтобы они поняли всю гнусность своих действий и спустились с гор. Хочу заняться мирным трудом и прошу мне поверить».
Крикун внимательно прочитал показания Береснева и про себя остался доволен работой своих товарищей на сочинской даче и в Майкопе. Он тоже облегченно вздохнул, не только оттого, что обезвредил такого противника, но и потому, что разоружил его по всем направлениям.
14
В каюте французского теплохода, с визой в кармане на въезд во Францию Гуляев перевел дух, но не мог освободиться от напряжения последних дней.
ebooksa