— Распорядитесь ответить американцам, — сказал адмирал вахтенного офицеру, — и французский флаг ответил американскому тем же приветствием.
Едва только это увидели на авизо, как он решительно двинулся вперед в узкий канал, к неописуемому ужасу офицеров и недоумению экипажа и служащих при семафорах. Искусно обойдя мели, маленькое судно прошло вдоль дамбы и наконец бросило якорь в нескольких кабельтовых от адмиральского судна.
Адмирал вдруг повеселел, и его мужественное, решительное лицо осветилось ласковой, приветливой улыбкой.
— Все благополучно! Эти люди, искавшие во мне защиты и помощи, теперь убедятся, что они открылись человеку, заслуживающему их доверие… слава Богу! — пробормотал он, весело потирая руки.
Несмотря на поздний час, с авизо спустили шлюпку, которая быстро направилась к французскому броненосцу.
После непродолжительных переговоров человек, сидевший в шлюпке, был принят на французском судне самим адмиралом Ле Хелло.
— Прежде всего позвольте мне, адмирал, поблагодарить вас, от моего имени и от имени всех моих друзей, за то участие, которое вы проявили к нам! — сказал вновь прибывший.
— Прекрасно, мы об этом поговорим после, господин Жонкьер… Теперь же сообщите ваши новости: все ли обошлось благополучно у вас на «Лебеде»?
— Плавание наше было превосходно и чрезвычайно счастливо: мы заходили в Корон и поджидали вашего прохода.
— Ах, да, я упустил из виду, что мы шли, точно черепахи, тогда как вы на своем «Лебеде» летели, как птицы. Вы, американцы, можно сказать, моряки будущего, которые много наделают горя англичанам. А теперь скажите мне, как поживает милейший капитан Уолтер Дигби?
— Превосходно… Он настоятельно просил меня передать вам свое почтение, и, если позволите, завтра он явится к вам лично!
— Я буду рад его видеть. А теперь поговорим немного о вашем друге Эдмоне Бартесе! Что, он по-прежнему настаивает на всех своих намерениях?
— Вы так же хорошо, как и я, знаете, адмирал, что выстрадал мой бедный друг, знаете, каким ужаснейшим мукам подвергся он, человек, ни в чем не повинный, само воплощение честности, благородства и порядочности… Он требует громкой, всенародной реабилитации и примерной кары и возмездия тем людям, которые старались его унизить, опозорить его честное имя, втоптать его в грязь. Он жаждет мести, и месть его будет ужасна!
— Но уверен ли он, что эта месть падет только на людей, действительно виновных и преступных?.. Ведь в этом возмутительном деле есть такие таинственные стороны, которые совершенно не поддаются анализу… Понятно, я не требую снисхождения для негодяев, как бы высоко ни было занимаемое ими общественное положение, но следует остерегаться, чтобы чувство ненависти, которое часто ослепляет людей, не поразило совершенно непричастных к делу лиц!
— Эдмон Бартес знает своих врагов, и чувство справедливости не угаснет в нем даже и под влиянием ненависти!
— И ваш друг не боится ошибиться в этом вопросе справедливости? Справедливость — такое слово, которое очень легко утрачивает свой настоящий смысл и значение, как только в человеке говорит раздражение или обида. Разве не во имя этой самой справедливости пострадал ваш друг, господин Бартес? Нет, я не могу допустить мысли, чтобы господин Прево-Лемер согласился и дал осудить невиновного! Поверьте моему опыту, господин де Ла Жонкьер, снисходительность и способность прощать не унижают никого…
— Не мне спорить с вами об этих вопросах, адмирал, но я надеюсь, что вам удастся повлиять на решения Эдмона Бартеса, и если не изменить их, то хоть видоизменить отчасти!
— Я уверен, что мы в конце концов сойдемся… Я так же, как и ваш друг, горячо желаю, чтобы негодяи были наказаны, но только действительные негодяи!
— Я передам ваши слова дословно моему другу!
— Так, так! — сказал адмирал, глядя на «Лебедя», на котором в этот момент гасили огни.
ebooksa