Искатель. 1961-1991. Выпуск 2 ,

22
18
20
22
24
26
28
30

Но эти правила — волчьи, и Егору они никак не подходили. Не для того он уродовался всю осень с привадой, чтобы из-за волчьей прихоти лишаться своей законной доли. А вот лишился, пятьсот рубликов улетели в трубу. Фу — и нету. Хорошо, если дальше пойдет без осечек, а пока что сплошное расстройство: дома на правиле сушится всего одна шкура, от другой остались рожки да ножки, а остальные пять по лесу бегают.

Эти «остальные» были у Егора как кость в горле. Канитель с ними могла растянуться на всю зиму, а тут, как назло, домашние дела подпирали. И то нужно сделать, и пятое, и десятое, но больше всего забот было с баней. Она могла завалиться в любой день, а бревна для нее так и лежали в лесу, и привезти их оттуда было волокитным делом. Пока лошадь выпросишь, пока съездишь. За одну поездку все не привезешь, а на два дня лошадь никто не даст, значит, жди до следующего раза. А это — и думать нечего — неделя.

Хуже нет откладывать налаженное дело, но и от хозяйства никуда не денешься, и Егор решил в первое же воскресенье съездить за бревнами. Ничего за неделю не случится, свет клином не сойдется, волки не разбегутся, а тянуть с бревнами дальше нельзя.

В субботу Егор сходил в правление и попросил лошадь. Получить ее было не так-то просто, лошадей не хватало, а каждому что-нибудь да требовалось — кому за дровами съездить, кому за сеном, да мало ли еще за чем, и Егор настраивал себя на то, что ему могут отказать. Скажут: подожди, подумаешь, приспичило, и весь разговор.

Может, так бы и получилось, не окажись в правлении председателя. Когда другие стали чесать в затылке, он сказал, что кому-кому, а Бирюкову надо помочь — зря, что ли, его портрет висит у них на Доске почета, — и велел Егору идти на конюшню и передать конюху, чтобы утром лошадь была.

Декабрьский день — что заячий хвост: к девяти только-только развиднеется, а в четыре уже снова темно, и Егор собрался пораньше. Конюх расщедрился, дал молодую кобылу, еще не уходившуюся от работы, гладкую и нетерпеливую. Пока Егор надевал и затягивал хомут да возился с остальной упряжью, кобыла прижимала уши и норовила схватить Егора зубами за рукав полушубка, но он видел, что она делает это из веселого озорства, и не кричал, не замахивался на нее. Кончив запрягать, он набросал в дровни сена, положил лопату, топор и веревки.

Утро было морозным, сухой снег скрипел под полозьями, дровни катились легко, и Егор подумал, что доедет до делянки скорее, чем рассчитывал. У него даже промелькнула мысль попробовать сделать сегодня две ездки, чтобы не просить больше лошадь, но он тут же выкинул затею из головы. Доехать до делянки — это лишь начало дела, а вся работа впереди. Бревна небось завалило так, что не подберешься. Придется расчищать. А там пока погрузишь, пока назад доедешь. Нет, не получится сегодня две ездки.

Рассвело совеем, и лес, казавшийся до того темным скопищем неживых форм, открылся Егору в своем привычном виде, как утром открывается ребенку пугающая его по ночам родная изба. Тихо все было, фыркала морозным паром лошадь, падали с деревьев на сугробы тяжелые снеговые шапки. Из-под куста вырвался белый заяц, ошалело крутнулся и пошел отмахивать впереди лошади, взрывая синий пушистый снег. Егор свистнул, и косого словно сдуло с дороги, только дрогнули и осыпали снег молодые елочки, куда со всего размаха врезался вконец обалдевший заяц. Обалдеешь, подумал Егор. Зайца все едят, а он никого. Только и знает, что прислушиваться да боится, что не успеет дать деру. И вся жизнь.

Зарывшись в сено, Егор почти не правил лошадью. Деревенские уже ездили на делянку, дорога была накатана, кобыла, держа хвост на отлете, бежала резво. Ошметки снега из-под копыт летели через передок дровней, попадали Егору в лицо, он смахивал их варежкой. Скоро должны были подъехать к оврагу, и этот овраг Егора беспокоил. Он прикидывал, сколько можно нагрузить бревен, чтобы не засесть с ними на подъеме, когда поедет обратно. Больше четырех не выходило. Маловато, конечно, четыре-то бревна, штук шесть не помешало бы, но шесть кобыла не потянет. Для бревен битюг в самый раз, да где ж его взять? А племенного жеребца председатель никому не дает, бережет. В саночки только и запрягает да гоняет по деревне, чтобы не застоялся. А что жеребцу эти саночки? Так, игрушка. Ему нагрузи бревен хоть на две банта, он и ухом не поведет. Зверь — не лошадь. Против него эта вот кобылка все равно что жучка против волка.

Как и думал Егор, делянку завалило с верхом, и он еле нашел свой штабель. Развернувшись, он подогнал дровни к штабелю задком, дал лошади охапку сена и принялся откапывать бревна. Полушубок мешал, и Егор снял его, оставшись в одной рубахе. Расчистив одно бревно, Егор скатил его со штабеля и, всадив в торец топор, взвалил конец бревна на дровни. Оставалось продвинуть бревно до конца вперед, но лошадь вдруг захрапела и шарахнулась, будто ее оседлал сам домовой.

— Балуй! — закричал Егор, стараясь удержать бревно ни дровнях. Но лошадь продолжала храпеть и рваться, и он не мог понять, какого шута ее так разбирает. И тут увидел: шагах в сорока от них из кустов выглядывали два волка.

Егора нисколько ни удивило и не испугало их появление. Подумаешь, волки. А то он никогда их не видел. Небось шли на дневку да и наткнулись, ишь как смотрят.

Но, приглядевшись к волкам, Егор присвистнул:

— Бляха-муха, волчица!

Узнав ее, он сразу понял, зачем она оказалась здесь, где ей делать нечего, и в нем вспыхнула тяжелая злость, какая рождается, когда человеку все время грозят из-за угла. Если до этого Егор, несмотря ни на что, в глубине души надеялся, что ошибается и волчий заговор есть результат каких-то нелепых обстоятельств, то теперь все сомнения отпали. Заговор был. Волчица выследила его и здесь.

От холода и возбуждения Егора начала бить дрожь. Он поднял лежавший на снегу полушубок и оделся. Подошел к лошади, которая тоже дрожала, и стал гладить ее по шее.

— Испугалась? Эх ты, дурашка! Да наплюй ты на них! Сейчас погрузимся и домой поедем.

Мысль о том, что волки хотят свести с ним счеты, все сильнее разжигала Егора, и сейчас он ни за что на свете не согласился бы бросить начатую работу и уехать от греха подальше. От кого бежать? От этих вонючих тварей?!

Подбодряя кобылу, Егор шлепнул ее по гладкому крупу и пошел обратно к штабелю, но тут краем глаза уловил какое-то движение слева от себя. Он посмотрел туда и увидел еще трех волков. Отрезая путь, они стояли в ельнике с другой стороны дороги.

— Ах, сволочь! Всю стаю привела!