— Герцен? — Нефедыч вздрогнул и потряс головой: — Да-а, жутковато. Давно перечитывал?
— Прошлым летом. Знаешь, а впечатление, будто он сидит, пишет о делах сиюминутных, а я у него из-под руки читаю. Почему же мы в школе-то не видели вопящую разницу?
— А ее не показывали. Дело не в нас, старик. Дело в случайности и примитивности большинства учителей. Ведь не по своей воле наши прекрасные российские девчонки, потомки Маши Волконской, ничего не знают об этой Маше, зато прекрасно знают, сколько стоит в валюте переспать с иностранцем. Библиотечный погром, случайный учитель, музшкола в старом бараке, а милиция в единственном на поселок здании с колоннами, стиль ампир… Ничего тут нет случайного, целенаправленная политика. Умысел — разложение памяти, а стало быть — души.
— Верно, — Сергеич дернул шнурок на оленьем кукуле, завернул края. Обнажилась горловина алюминиевого бидона.
— Во, держи. — Он подал гостю ковш, наполненный прозрачной янтарной жидкостью.
— У-ум, — мурлыкнул Нефедыч и зажмурился: — Откуда такой аромат?
— Мед оставался. Кружки на столе.
Нефедыч разлил напиток.
— Ну, с визуальным знакомством… Благода-а-ать…
— Сейчас закуску.
Сергеич притащил капающего жиром вяленого чира и копченого гольца.
— Хлеб вон там, в ящике, только вчера испек. — Он шуранул в печке, бухнул на сковородку килограммовый кусок оленины, плеснул подсолнечного масла и высыпал горсть отмокшего сухого лука. Потом посолил и щедро посыпал перцем. Нефедыч взял гитару, перебрал струны:
— Прекрасное у тебя логово.
— Сам мастерил.
— А вылезать из него не думаешь?
— А что там? Тут простор, свобода.
— Гм… Простор — да, а свобода внутри нас… Кусочками в каждой душе. И чтобы выявить общую…
— Не надо, не верю. «Свобода в будущем, стремитесь, дети, к нему!..» Оно близко, оно осязаемо… Чувствуешь подмену?
Нефедыч не ответил, а дурашливо провозгласил: «Ансамбль Самодур!» — и спел:
— Какая тут свобода, брат? Тут клетка, в которую нас запихнула номенклатурная стая. Красивая, с цветочками и птичками: оформить мещане могут. За что тебя сюда?
ebooksa