Петч взглянул на меня, но на мою радость никак не прореагировал.
— Должно быть, прилив подходит к своей высшей точке, — заметил он.
Я кивнул в знак согласия. Но тут меня осенило: достигнув высшей точки, прилив в течение целых шести часов будет отходить на запад, а потому потащит нас обратно к Минки, и, когда вода спадет, мы снова окажемся на рифах мелководья. «Боже мой!» — прошептал я, вошел в каюту и повалился ничком на койку.
Положение было катастрофическим — мы ничего не могли поделать, ничем не могли себе помочь.
…Мы двигались в потоке белой пены. Не знаю, спал ли я или просто лежал на койке в полубессознательном состоянии, но от внезапного сильного толчка я свалился на пол. В носовой части раздался страшный треск, потом скрежет, словно острые рифы разрывали днище и потрошили внутренности судна. Грохот моря усилился, стал подавляющим. Я продолжал лежать там, куда меня сбросило, и мне показалось, будто острые зубы рифов вспарывают мне живот.
Я поднялся на ноги, но пол каюты сильно накренился; меня швырнуло к двери, и я больно ударился о переборку, вывихнув руку. Но боль уже не играла роли, ибо я увидел, что стало с судном. Оно лежало на боку, подставив палубу со всеми надстройками напору прибоя. Мостик превратился в бесформенную массу исковерканного железа, дымовая труба исчезла, передняя мачта переломилась пополам, и обломок ее повис на тросах деррика, а над всей его носовой частью бились, кипели и безумствовали волны.
Петч лежал, привалившись к стальной переборке каюты.
— Когда оно… — крикнул я, и слова застряли у меня в горле.
— Пойдет ко дну?
— Да. Когда?
— Черт его знает.
После этого мы не разговаривали и продолжали оставаться там, где нас застал удар, окоченевшие, изможденные, ожидая момента, когда пенистая поверхность моря обнажит скрытые под ней рифы. Мы слушали звуки агонии судна — треск, скрежет, удары металла о металл. А затем останки судна, как бы освободившись от лишнего веса, зашевелились, чуть-чуть всплыли и с ужасающим стоном поползли по верхушкам скал. Теперь мы увидели развороченный левый борт, через пробоину в котором стал вываливаться груз. В воду упали и поплыли тюки с хлопком. А затем волны легко подхватывали ящики, в которых должны были находиться тяжелые авиационные двигатели, и разбивали их в щепки о ближайшие скалы.
— Смотри! — закричал Петч, схватив меня за руку. В отверстии в борту показался ящик. Волна разбила его, и содержимое посыпалось в воду. Что это было — непонятно. Освещение было слабым. Но ясно было одно — это не был авиамотор.
— Ты видел? — Он отпустил мою руку и указал в том направлении. Но возбуждение его улеглось, ибо в этот момент раздался треск, и через всю ширину судна прошла трещина, разорвавшая трап и отделившая корму от остальной части. Гайки и заклепки лопались с треском ружейных выстрелов, а стальные плиты рвались, как коленкор. Трещина росла — ярд, два… Но тут «Мэри Диар» окутал ночной мрак. К этому времени вода спала, обнажив рифы, море затихло, и обломки застыли неподвижно.
Мы вернулись в каюту и закутались во влажные одеяла. Мы не разговаривали — может быть, спали, не помню. У меня вообще не осталось воспоминаний от той ночи. Словно провал в памяти. Чувства страха я не испытывал. Кажется, даже холода я не ощущал. Я достиг такой степени физического и умственного истощения, которая выходила за пределы всяких чувств.
Однако я запомнил рассвет. В памяти осталось ощущение чего-то необычного. Мне показалось, что кто-то зовет меня. В глаза ударил яркий солнечный свет, и надо мной склонилось чье-то лицо: потное, заросшее черной бородой, с плотно обтянутыми кожей скулами и с глубоко запавшими глазами.
— Мы плывем! — сказал Петч. Его потрескавшиеся губы растянулись в некое подобие улыбки. — Вставай и взгляни.
Я с трудом добрел до выхода и увидел необычайную картину. Рифы исчезли. Солнце освещало мерно дышащее море — и ни одного рифа в пределах видимости. Носовой части «Мэри Диар» как не бывало, она исчезла. Грузовая палуба была скрыта водой, но Петч сказал, что мы все же плывем — одна корма, и ничего больше. Солнце светило, и шторм прекратился. Петча била дрожь. Я думал — от возбуждения, но это была лихорадка.
К полудню он настолько ослаб, что уже не мог двигаться, взгляд остановился, лицо приняло неестественный оттенок, он был весь в поту. К ночи начался бред. Сначала он бормотал что-то бессвязное, затем стал отдавать приказы, беседовать с Райсом, и я понял, что он снова на своем судне и в который уже раз переживает трагические события плавания через Бискайский залив.
Уже ближе к вечеру пролетел маленький самолет. Он низко покружил над нами и взял курс на северо-запад. Значит, нас искали на Минки. Затем снова спустилась ночь, а мы все еще плыли, глубоко осев в воду.
ebooksa