Но вдруг, словно под влиянием какой-то невысказанной мысли, лицо кардинала, до тех пор мрачное, мало-помалу прояснилось и приняло наконец совершенно безмятежное выражение.
— Итак, — заговорил он кротким голосом, противоречившим его суровым словам, — вы присвоили себе права судей, не подумав о том, что те, кто не уполномочен наказывать и тем не менее наказывает, являются убийцами.
— Ваша светлость, клянусь вам, что у меня ни на минуту не была намерения оправдываться перед вами! Я готов понести то наказание, какое вашему высокопреосвященству угодно будет наложить на меня. Я слишком мало дорожу жизнью, чтобы бояться смерти.
— Да, я знаю, вы храбрый человек, — сказал кардинал почти ласковым голосом. — Могу вам поэтому заранее сказать, что вас будут судить и даже приговорят к наказанию.
— Другой человек мог бы ответить вашему высокопреосвященству, что его помилование у него в кармане, а я только скажу вам: приказывайте, ваша светлость, я готов ко всему.
— Ваше помилование? — удивился Ришелье.
— Да, ваша светлость, — ответил д"Артаньян.
— А кем оно подписано? Королем?
Кардинал произнес эти слова с особым оттенком презрения.
— Нет, вашим высокопреосвященством.
— Мною? Вы что, с ума сошли?
— Вы, конечно, узнаете свою руку, ваша светлость.
Д"Артаньян подал его высокопреосвященству драгоценную бумагу, которую Атос отнял у миледи и отдал д"Артаньяну, чтобы она служила ему охранным листом.
Кардинал взял бумагу и медленно, делая ударение на каждом слове, прочитал:
«То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства.
5 августа 1628 года.
Прочитав эти две строчки, кардинал погрузился в глубокую задумчивость, но не вернул бумагу д"Артаньяну.
«Он обдумывает, какой смертью казнить меня, — мысленно решил д"Артаньян. — Но, клянусь, он увидит, как умирает дворянин!»
Молодой мушкетер был в отличном расположении духа и готовился геройски перейти в иной мир.