Петля на зайца

Ни тогда, ни позже, никто ничего ему не сказал и даже не намекнул — умный и сам поймет, а дураков в ГРУ отродясь не держали, — просто перевели служить на Дальний Восток в разведотдел армии. Без всякой надежды на полосатые штаны. Спровадили, сослали, и надолго. Слава Богу, хоть не навсегда. Вернули в конце концов…

Ну, и черт с ними, с надеждами и полосатыми штанами — не хлебом единым жив человек. В конце концов служишь ведь не за звезды и штаны с лампасами, верно? Служишь, потому что служишь, потому что другого ничего не умеешь. Потому что отец служил, и дед служил…

А если эти придурки завтра объявят войну Грузии или Украине? Тоже служить будешь? Вероятно так, раз присягу дал. В любом случае приказ должен быть выполнен, а если не согласен — застрелись или уйди. Но уйди до того, поскольку армия и демократия понятия абсолютно несовместимые.

Стреляться полковнику пока что-то не хотелось. Хотелось на пенсию, в отставку. Но до отставки надо было еще дожить, а судя по разворачивающимся событиям, это могло стать неразрешимой проблемой — дожить до отставки.

Глава восьмая

В воскресенье Николай Иванович Крючков проснулся, как обычно, как просыпался уже более пятидесяти лет — в шесть утра. И не надо было ему никакого будильника — просто глаза сами открывались, и он просыпался. «Кто рано встает — тому Бог подает», — так еще его мать в далеком детстве говаривала…

Вот ведь глупость! Вчера, в субботу поперся как дурак на работу — почему-то решил, что пятница-и потерял двое суток. Два теплых, бесконечно долгих летних дня и две ночи, в которые можно было сделать так много полезного…

Сегодня ехать к себе на болото уже не имело смысла — из-за одного дня жалко даже деньги на билеты тратить. Но и оставаться в городе в воскресенье было невесело.

Хотя занятие нашлось — еще на прошлой неделе он из ореха начал делать новое ложе для уникальной отечественной самозарядной винтовки Рощепея образца тысяча девятьсот пятнадцатого года. «Вот и доделаю», — решил Николай Иванович.

У Николая Ивановича Крючкова была страсть. Тайная. Это была действительно страсть и настолько тайная, что кроме самого Николая Ивановича, в нее был посвящен еще только один человек.

Психические корни различных форм страсти, или безоглядной любви к чему-либо, к кому-либо, неплохо исследовал в свое время добрый австрийский доктор Зигмунд Фрейд. Возможно, будь он жив и попади к нему на прием Николай Иванович, он смог бы доступно и ясно объяснить эту страсть. Покопался бы в прошлом пациента, разобрался с детскими страхами и привязанностями и, скорее всего, выражаясь современным ненаучным языком, нашел бы на Колином «чердаке» некоторые легкие отклонения от нормы.

Да что там Фрейд!.. Любой средней руки домашний американский психиатр тоже обнаружил бы в голове у Коли небольшой сдвиг по фазе. Не манию, конечно, — легкое смещение «крыши», но…Николай Иванович не был американцем, он был простым русским столяром, а у русских столяров личных домашних психиатров пока еще нет, не завели еще. Ну, может, лишь некоторые… Поэтому феномен безоглядной Колиной любви, страсти добрыми домашними докторами не исследовался, и диагноз не ставился.

Государственные же спецы отечественной психиатрии без всяких анализов упекли бы его, сердешного, за эту страсть пожизненно за стены каменные, замки кованные и решетки железные. А там известно чем лечат — электрошок до изумления, укольчики серные… Пока «пациент» в растение не превратится.

Коля любил оружие. Он просто млел и балдел от огнестрельных механизмов и, что совсем уже нехорошо, тайно их коллекционировал. К холодному оружию, взрывчатым веществам, гранатам, авиабомбам и всяким прочим предметам, могущим причинить непоправимый вред живой материи, Николай Иванович был абсолютно равнодушен и даже недолюбливал всю эту пакость. В душевный трепет его вгоняли лишь механизмы любых типов и видов, стреляющие на большие расстояния маленькими кусочками свинца.

Собирать свой арсенал, свою коллекцию, он начал почти сразу же после войны — в сорок седьмом. Ему всего восемь лет было, когда пацан из соседнего двора предложил махнуться — Колькин немецкий кинжал со свастикой на эбонитовой ручке и фашистским орлиным клеймом на лезвии — на почти хороший «ствол»: револьвер системы «Наган» со сломанной пружиной. Не задумываясь, отдал Колька свой остро отточенный клинок. Эта сделка века и положила начало его коллекции.

Он прекрасно помнил свой первый «Наган» — семизарядный, калибр 7,62. Наш, родной, образца тридцатого года… Потом было много других «наганов», даже «кольты» были, но тот, первый самовзвод с почти полностью стертым воронением был незабываем, как первая любовь.

Сейчас в его коллекции собралось, отреставрированных, исправных и испытанных «стволов» — ровно шестьдесят восемь штук. И это не считая дублей, обменного, так сказать, фонда.

У него были практически все типы стрелкового оружия Красной армии и Вермахта. Прикопилось несколько экземпляров Финской армии, в том числе знаменитые «Суоми» и «Лахти». Пара пулеметов: родной довоенный «дегтярь» и немецкий МГ-34.

За тридцать лет поднабралось кое-что и из современных «стволов», в основном наших, отечественных — симоновский карабин, «Калашников»…

Из послевоенных иностранных — израильский пистолет-пулемет УЗИ чудесным образом выменял Николай Иванович у пьяного цыгана из Вырицы на нашу «трехлинейку» Мосина с оптикой. Мосинских винтовок у него было целых три штуки. Осталось две, но не очень и жалко. ь «Трехлинейку», снятую с производства лет пятьдесят назад, даже сейчас достать не проблема, а вот УЗИ… Да еще и не простой армейский, а так называемый мини-УЗИ, которыми в еврейской армии спецподразделения «коммандос» вооружены. У бандитов такие «машинки», конечно, есть, но то у бандитов… А среди настоящих российских коллекционеров — редкость.