О годах забывая

22
18
20
22
24
26
28
30
Борис Саввович Дубровин О годах забывая

Борис Дубровин известен читателям как поэт. «О годах забывая» — первый сборник его прозы. В него вошли две повести: «Вдали и — рядом» и «О годах забывая».

В повестях показана жизнь и боевые дела советских пограничников, их нравственная чистота, высокое чувство долга, дружба и любовь. В самой сложной обстановке, в любых условиях, мужественно действуют воины-пограничники, проявляя беззаветную преданность Родине.

Герои книги сталкиваются не только о вражеской агентурой. Острые конфликты возникают и при решении коренных вопросов службы, воспитания воинов, семейных отношений. Автору удалось психологически верно показать сложный мир своих героев, их высокие душевные порывы.

ru
dctr Александр Угленко ExportToFB21, FictionBook Editor Release 2.6 22.01.2013 http://publ.lib.ru/ARCHIVES/D/DUBROVIN_Boris_Savvovich/_Dubrovin_B.S..html OOoFBTools-2013-1-22-20-11-33-714 1.0 О годах забывая. Повести Воениздат Москва 1973 Р2Д79Дубровин Б. С.О годах забывая. Повести. М., Воениздат, 1973. 336 с.Редактор С. П. БенкеХудожник О. П. ШамроХудожественный редактор Г. В. ГречихоТехнический редактор Г. Ф. СоколоваКорректор Е. Г. ЛузинскаяГ-30139. Сдано в набор 22.3.73 г. Подписано к печати 13.8.73 г. Формат бумаги 84Х1081/32 печ. л. 101/2 усл. печ. л. 17,640 уч.-изд. л. 18,266. Типографская бумага № 2. Тираж 100 000 экз. Изд. № 4/6746. Цена 74 коп. Зак. 447Ордена Трудового Красного Знамени Военное издательство Министерства обороны СССР. 103160, Москва, К-1601-я типография Воениздата. 103006, Москва, К-6, проезд Скворцова-Степанова, дом 3.

О годах забывая

ВДАЛИ И — РЯДОМ

I

Я шел в пограничное училище и думал о встрече с полковником Муромцевым: каков он? Как примет меня?

Впереди показались квадратные ворота, напоминающие зеленую обложку книги. На ее плоскости — две красные звезды. Строгая, пожалуй, суровая обложка. Далеко от границы я ощутил молчание рубежа.

Обложка приоткрылась.

Передо мной — первая страница сосредоточенной тишины, напряженной деловитости, ритма, рассчитанного на долгие годы, на немалые перегрузки. Далеко до границы, но рядом в зеленых фуражках офицеры, они видели в упор глаза смерти. Какие только ветры не овевали офицеров, формируя их характеры и волю. Какие только ураганы не силились сбить их с ног!.. Ураганы, случалось, и сбивали с ног, но с пути — никогда.

Ряды курсантов — строки будущих подвигов, книг и легенд. Вот оно — грядущее границы. Кто они? Какие истоки породили в них неодолимое влечение к этому кремнистому руслу уставной жизни?

Полковник лет сорока, коротко постриженный, по-спортивному ловкий, широко расставленными серыми глазами вбирает проходящий взвод и отдает честь. Широкоскулое, жесткое лицо угловато и неподвижно. Словно ветры Заполярья и вихри пустыни смахнули с этого закаменелого лица все, кроме собранности, и прорезали на память о дозорных тропах тонкие тропки морщин. Увидев его подтянутость, и взвод подтягивается еще больше, с удовольствием рубит строевым. Нет, не такое уж каменное лицо у замполита. Его глаза умеют не только охватывать взвод целиком, но и видеть поочередно каждое лицо. И между каждым проходящим курсантом и встречающим его взгляд полковником мгновенно совершается неведомый мне разговор. Эти быстрые глаза меняют силу блеска, целая гамма чувств — от одобрения до иронии — вспыхивает в их отсветах. Доли мгновений — и он меняется, оставаясь все тем же пристальным и жизнерадостным.

Он идет по расчищенным дорожкам, ощущая пружинистость и свежесть утренней земли. Тополя застыли навытяжку в новеньких мундирах мерцающей листвы. И я вижу: он мысленно здоровается с ними.

«А он — жизнелюб, — думаю я о полковнике. — Но много ли Евгений Владимирович Муромцев знает о своих курсантах? Порой, наверное, некогда оглянуться на свою жизнь».

Входим в здание училища, где необычайная тишина заставляет вслушиваться в шум наших шагов. На ходу стараюсь получше рассмотреть Евгения Владимировича. У него крупные черты лица, прямая спина, руки рабочего с отчетливыми венами. Вот и кабинет полковника. Довольно вместительный, но Евгению Владимировичу в нем тесновато. Он садится не за свой стол, а за перпендикулярно поставленный к нему, длинный, покрытый зеленой скатертью. Сажусь напротив, успеваю заметить обилие книг в шкафу поодаль. Справа от меня — пластмассовый макет погранзнака, а около макета, на столе, пачка писем, адресованных лично полковнику Муромцеву. Из-под них выглядывают бланки телеграмм.

Лицо Евгения Владимировича, сквозь листву освещенное трепещущими лучами, кажется более подвижным, меняет оттенки. Пауза прерывается осторожным стуком в дверь, и на пороге — щеголеватый, упругий лейтенант. Голос его звенит, в обычные слова вкладывается какой-то добавочный смысл.

— Товарищ полковник, разрешите! — Лейтенант уже чувствует: появился не вовремя. Открытое лицо затеняется смущением. А у полковника широкая, приветливая улыбка. Это сбивает меня с толку. Он любуется офицером и мягким басом отзывается:

— Нет, голубчик, занят. Повремени…

Лейтенант лихо козыряет, прищелкивает каблуками, мгновенно поворачивается через левое плечо и бесшумно закрывает за собой дверь. Но в кабинете еще звучит его голос, еще вижу, как вспыхнули при повороте звездочки на правом погоне.

— Аж завидно! — повторяет мою мысль полковник.

Мне кажется, полковник доволен своим умением читать мои мысли. Несколько неожиданно для себя без околичностей спрашиваю довольно неуклюжее: