— Да, я верю, что вы бы тоже так поступили. Но помните, что предлагать предательство мне — последнее и бессмысленное дело. Вы думаете, что никто не понимает, что наш фюрер безумец, что он привел Германию к краху? Все понимают. Но понимают и то, что в нем есть искра гения. Нет ни на йоту правды во всех этих россказнях, что он-де не более чем искрометный оратор, которого все мы, его окружающие, использовали в своих целях, чтобы дорваться до власти. Когда он пришел к власти, в Германии было восемь миллионов безработных. Его мозг и его дерзновенность спасли страну от коммунизма, вернули обратно к процветанию, к самоуважению ее граждан и к первостепенному статусу среди сильных наций. Не прибегай он к войне и к преследованиям евреев как к средству решения всех проблем, он бы вошел в историю фигурой, достойной подражания, великим правителем. А мы все, его слуги и исполнители, пришли к процветанию и сытости лишь в его тени. Другие, возможно, и способны на предательство, но я могу сказать твердо, что нет: это не для меня.
— Я ценю по достоинству вашу точку зрения, — с самым серьезным видом сказал Грегори, — и ваши чувства делают вам честь. И это при всем том, что вы дали мне понять, что в последнее время фюрер не отдавал должного вашей мудрости и вкладу, внесенному вами в дело величия Германии.
— Это совсем неудивительно, принимая во внимание неэффективность действий «Люфтваффе» в последнее время. У нас с ним время от времени случаются стычки на этой почве, причем все упреки и обвинения приходится выслушивать мне. Что меня по-настоящему удивляет — так это то, что он до сих пор не имеет преемника. А ведь Гиммлер, Геббельс, Риббентроп и Борман постоянно подзуживают его, чтобы он официально заявил об этом, но фюрер их не слушает. Может, это объясняется тем, что я больше, чем кто бы то ни было из них, сделал для поддержки его во время «борьбы», поэтому он и испытывает по отношению ко мне известную лояльность. Но я больше склоняюсь к мысли о том, что он боится публично заявить, что я впал в немилость потому, что если он это скажет, то союзники скорее будут вести переговоры со мной, чем с остальной сворой его приспешников, «вождей» нацизма.
— И в этом, я уверен, вы не ошиблись. Гиммлера и Геббельса ненавидят за все их черные деяния, Риббентропа презирают, а имя Бормана мало кому что-то говорит. А вот вас многие англичане помнят еще воздушным асом в первую мировую войну, воспринимают как фигуру легендарную, с вашим именем никто не связывает концентрационные лагеря и преследования евреев.
Вынув бутылку шампанского из ведерка со льдом, рейхсмаршал наполнил снова бокалы и спросил:
— Раз уж мы заговорили об Англии, вы мне пока так ничего и не рассказали об Эрике. Как там она, все еще любит вас и верна?
— Уже семь месяцев, как я не видел ее, но у меня нет никаких оснований сомневаться в ее чувствах по отношению ко мне, как и в моих собственных. Пожениться мы решили уже несколько лет тому назад, но пока что это невозможно, так как фон Остенберг связывает ее по рукам и ногам. Я… до меня дошли слухи, что он был замешан в июльском покушении и что, когда за ним пришло гестапо, он покончил самоубийством. Вам случайно не известно, правда ли это?
Грегори старался говорить небрежно и непринужденно, но сердце у него колотилось и в ушах стоял звон, когда он дожидался ответа Геринга. Помедлив, Геринг ответил:
— Я что-то слыхал об этом, но, кажется, ему удалось выкарабкаться. Знаете, довольно трудно проследить судьбы тех, кто тогда исчез. С августа и до конца года были казнены три тысячи «предателей» как мужского, так и женского пола; и еще многие тысячи были отправлены в концентрационные лагеря. Ярость фюрера не знала пределов, он приказал не жалеть ни одного близкого родственника заговорщиков. Он подписал смертный приговор даже любимому генералу Роммелю, взятому только лишь по подозрению в причастности к заговору.
— Какой ужас.
— Да. Роммель был дома, оправлялся от ран, полученных при бомбежке в Нормандии. Фюрер прислал к нему адъютанта, главного армейского кадровика, генерала Бургдорфа, который привез от него склянку с ядом и ультиматум, в котором Роммелю было предложено либо отравиться самому, либо отдать всех своих близких на растерзание гестаповцам, тот, конечно, предпочел яд.
— Боже праведный! И это после того, как он покрыл себя неувядаемой славой в африканских песках. Просто невозможно поверить, что так поступают с национальным героем.
— А они ему устроили похороны героя, с речами, почестями и всем прочим. — Геринг цинично хохотнул. — Но вернемся к фон Остенбергу. Если он оказался в госпитале после попытки самоубийства, то, возможно, ему удалось избежать первой волны расстрелов, а поскольку он был одним из ведущих ученых, работающих с «секретным оружием», то Гиммлер мог спасти его, считая, что он представляет большую ценность живой, чем труп. Но мне припоминается, что кто-то говорил, что видел его совсем недавно. Ладно, вы мне об Эрике расскажите. Чем она занимается?
— Она владеет госпиталем для раненых летчиков Королевских ВВС. По крайней мере, на ее долю выпало заниматься не медицинской стороной этого заведения: пайки, развлечения, общее администрирование.
— Ну, с этим она справится отлично, у нее ведь не только внешность есть, но и мозги впридачу. Что за женщина! Помню, как в Мюнхене она оказала мне неоценимую помощь. И какая красавица! В Германии у нее была только одна соперница — Марлен Дитрих, да и то они бы могли сойти за сестер. Счастливчик вы, Саллюст, завоевать любовь такой женщины! Но это как раз еще один повод, чтобы я оказал вам протекцию. Не могу же я лишить ее вас. Насколько я понимаю, чтобы заниматься этой госпитальной деятельностью, ей пришлось принять британское гражданство?
Грегори покачал головой.
— Нет. Она заявила, что только трусы готовы бежать с тонущего корабля своей страны. Вообще-то ей бы полагалось находиться в концлагере как лицу из перемещенных граждан. Но большое поместье, превращенное на время войны в госпиталь, где она работает, принадлежит нашему другу, сэру Пеллинору Гуэйн-Кюсту, который пользуется большим влиянием в правительстве и поручился за нее. Она сказала, что примет британское гражданство, когда станет моей женой, но до тех пор она как урожденная немка останется немкой.
— Очень в ее духе! — заулыбался Геринг. — Умная, храбрая, красивая женщина и, самое главное, истинная патриотка. Было бы справедливо переправить вас к ней. Но это исключено — я придерживаюсь своих принципов. Но вы можете рассчитывать на мое гостеприимство в этом славном доме. Будьте моим гостем, пока сюда не пришли чертовы русские. Для вас война, можно сказать, закончилась: убивайте время как вам заблагорассудится, можете наблюдать, к примеру, звезды и составлять с этим вашим лжетурком гороскопы.
— Господин рейхсмаршал, я чрезвычайно признателен вам за вашу доброту и милосердие. Если мне удастся вернуться к Эрике и поведать ей об этом, она, я уверен, тоже всегда будет благословлять ваше имя. Я только хотел бы, вместо праздного времяпровождения, быть чем-то полезен. Я имею в виду внести свой посильный вклад в дело прекращения военных действий.
Геринг минуту раздумывал, затем глаза его оживились.
ebooksa