Пророки богов или Импотенты

22
18
20
22
24
26
28
30

Жорик нетвердой поступью подошёл к топчану, на второй ярус лезть не рискнул и рухнул на клеенку с такой же, как текст улыбкой.

Спать я ему, мерзавцу, не дал. Растолкал кабана собачьего с криками и вопросами:

— Кто ты такой есть? Молчать, фашист, предатель… — Фантазий и разговорных слов, которые можно написать на бумажке, в условиях крайнего севера катастрофически не хватало, впрочем, трошки отыскалось. — Говори правду… Х-х-х-х-х-х… А то хуже будет, скотина.

Он открыл затуманенные спиртягой глаза. Со второй попытки разлепил губы и просвистел, прошептал… Как не вслушивался, ни чего не понял.

— Что ты там бормочешь? Ничего не слышно, давай, подонок, разоружайся… — Встряхнул его за живот и ущипнул за щеку.

Чудак пришел в себя и осмысленно прошептал:

— Помо… Умоля… Помогомоми мне…

— Чем?

Он протянул мне свою заскорузлую ладонь и осмысленно произнес:

— У меня сил нету вооще, поэтому… — он был независимо печален, но не пытаясь сфокусировать глаза в одну точку сухо произнёс — сложи сам себе кукиш, и сунь его себе под нос.

Сначала я зло откинул руку, но потом поднял глаза к образам Эль Греко (репродукции из Огонька) и до меня дошёл смысл этой известной шутки патриотов (беда — как долго) и я расхохотался. Смех вперемешку с пьяным храпом — удивительное сочетание добра и света. Аллилуйя, друзья, аллилуйя!

Опрос подозреваемого пришлось отложить на время возвращения его из нирваны. Стоял над ним поникшим фикусом и под одобрительные взгляды Феди, только руками разводил, не зная, что делать. В результате чего, ещё раз могу заверить примкнувших к моим рассуждениям граждан — лучше иметь плохих друзей, чем хороших врагов.

* * *

Возник лютый конфликт интересов с самим собой, стоящим над жоркиной тушкой: — Дать ему в бубен спящему или дождаться пробуждения и, только потом, вынести ему передние резцы.

Хотя, посмотрел повнимательнее — ну, здоровый же бугай и морда… Такая противная морда… Еще и небритая, как у ризеншнауцера… Загривок, гад, нарастил — не обхватишь, не обовьёшь, чтобы придушить…

А если он мне в честном бою накостыляет? А? Вот вопрос, а ответ где? Нетути его.

Подошел к тусклому зеркалу с бахромистой амальгамой… То что увидел больше огорчило, чем обрадовало, хотя на этот раз даже в профиль не становился, огорчался так. Да, уж! Пора тебе парень, принимать поливитамины и вернуться к утренней гимнастике и по примеру любимой тещи тягаться по утрам ко двору, чтобы вылить на себя два ведра воды. Б-р-р-р-р-р-ы…

* * *

Утром у всех троих, по заведенной туристами полярниками традиции, наступил этап промывки и тушения (причем — одновременного) внутренних канализационных труб — они сохли соломою на ветру и горели неимоверно. При горении трёх комплектов старых труб, за пределы организма выделялся ядовитый дым и мерзкий ацетоново-чесночный запах перегара.

В эти сложные утренние часы наступившего дня, что уж меня окончательно выбило из колеи, это то, что глаза монаха в оранжевом, с мудрым прищуром и тихим смирением мне не явились. Мне надо было хоть как то срочно их увидеть, т. к. вопросы кое какие накопились.

Для воссоздания светлого образа, чего я только не делал: и стихи читал и псалмы пел (хотелось бы думать, что этот вой — лишь псалмами зовётся) и даже уединившись в промёрзшем туалете, пытаясь достать шланжик, чтобы пожурчать сквозь него, пританцовывал под бессмертный комсомольско-тантрический гимн «Харе Кришна! Харе! Харе!».

Как не бился ничего, не добился. Пороть меня, православного, было некому, вот я и заголялся. Все потуги — побоку. Ни черта не помогло.