— И еще, в вашем институте найди какую-нибудь общественную работу подходящую, ну, там, привозить студентам фильмы на иностранных языках или на массовки их возить. В общем, не порывай с кино связей. А общественной работой все равно ведь придется заниматься — характеристику-то надо зарабатывать. Учти, — строго добавляет, — раз метишь на загранработу, у тебя все должно быть безупречным. Один раз сорвешься, и все накроется навсегда. А ты, между прочим, любишь на баб засматриваться.
(А что она меня по своим барам таскает и норовит с иностранцами знакомить, это, конечно, укрепляет безупречную репутацию!)
Как ни странно, но эта нотация Наталии свет Ильиничны Кузнецовой вызывает у меня разные тревожные мысли. Я впервые задумался тогда о том, правильно ли я живу. Вообще, как я живу. Обычно в моем тогдашнем возрасте люди на эту тему не думают. А зря! И потом, что значит тогдашний возраст? Семнадцать лет! В каком, интересно, возрасте люди должны задумываться о своем житье-бытье? В школьных учебниках по истории и литературе я об этом не читал. Может быть, плохо смотрел. В учебнике по математике — тоже.
В газетах иногда пишут. Обычно, когда речь идет о малолетних преступниках, мол, о чем думал. Но нас уже настолько приучили, что за нас, несмышленышей, отвечают все кругом — школа, родители, комсомол, спортколлектив, участковый, ЖЭК, Академия педагогических наук, писатели — инженеры человеческих душ, телевидение, «старшие товарищи», управдом, военкомат, библиотекарь, уж не знаю, кто еще, что для нашей собственной ответственности места не остается. Если пытаемся что-то решить сами, все на нас шикают, мы у них хлеб отбиваем. А между прочим, за нас отвечают (и как еще!) и те, кому отвечать по общепринятому мнению не положено: бары, дискотеки, ВИА, хулиганы, девицы широкодоступного поведения (вроде моих подружек), разные пьянчужки, «дурные компании», фарцовщики, ну и тому подобная малопочтенная публика. Чтобы всему этому противостоять, надо иметь железобетонный характер и одну цель в жизни, начиная с роддома и до кладбища. Как у Жукова. Плохие «влияния» от него, как мячик от стенки, отскакивают, а в хороших он не нуждается, хотя, впрочем, дед и отец для него высшие авторитеты. Но, уверен, начни они его на плохое дело подбивать, ничего не получится. Только вот не подбивают они его на плохое…
Я тогда задумался о том, как живу. Уже говорил? Пардон.
В конце концов, не так уж плохо. Нет, не в смысле достатка, а в смысле поведения. Не курю, не пью, анашой не балуюсь, как Вовка из второго подъезда, не ворую, на шее у предков сижу умеренно, с их согласия, временно и по необходимости. Цель имею — поболтаться по свету, повидать интересные места, пожить шикарно, скажем, по дню в месяц. Что здесь плохого? Я же готов за это работать, пожалуйста, могу вкалывать, как землекоп. Нет, как землекоп, не могу. Как переводчик. Ну, конечно, есть кое-какие грешки — девчонок люблю, вот, с Натали и Ленкой запутался. Так что? Я не претендую на ангельские крылья. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо (красивое выражение! Жаль, что избитое).
От такого психоанализа я испытываю моральное удовлетворение. И все же что-то мне его слегка подпорчивает. Такая занозочка где-то торчит. Углубляюсь в себя и выясняю. Дело, оказывается, не в сомнительности цели и не в недозволенности доселе примененных средств для ее достижения (как изъясняюсь, как изъясняюсь!), а в том, что, если потребуется, я готов к недозволенным средствам прибегнуть. Готов. И сознаю. И это та ложка дегтя, которая портит бочку меда моей довольности собой.
Тогда я начинаю бунтовать против самого себя. Ну и что? Цель, как известно, оправдывает средства. И если цель благородная и возвышенная, ну, ладно, хотя бы просто честная, то что ж плохого в том, что бороться за нее можно, скажем так, не самыми безупречными методами? А? Всю эту возвышенную философию надо проверить. На ком? Конечно, выбираю Андрея (не на Натали же ее проверять, она с ней согласна и, как я подозреваю, кое-что сама мне внушила).
— Слушай, — спрашиваю Андрея, когда мы возвращаемся с футбола (убожество, совсем играть разучились! Он, конечно, болеет за «Динамо», я почему-то — за «Зенит»), — ты говоришь, если в погранвойска не возьмут, повесишься. Верно?
— Ну?
— Что ну? А представь, что для направления в погранвойска надо дать взятку военкому…
— Ты что, с ума сошел? — спрашивает участливо. — Или это твои психологические опыты начинаются. Посмотри внимательно: я — Андрей Жуков, а не белый кролик.
— Ну, хорошо, воображение хоть кроличье у Андрея Жукова есть или нет никакого? Представь такую ситуацию. Дал бы взятку?
— Во-первых, дал бы в ухо такому военному, а во-вторых, такого военкома не может быть в природе.
— А если?
— Борис, — говорит спокойно, — ты чего? Ты последнее время какой-то странный стал. Или девки твои тебе голову заморочили, или эти поздние киносеансы измотали. Трудное дело, наверное, переводить с листа. А?
— Ты не понимаешь, — вздыхаю, — хочу уяснить смысл жизни. Хочу знать, на какие компромиссы готов идти кремень Жуков ради достижения благородной цели — защиты рубежей нашей Родины.
— Ни на какие, — отвечает.
Ну, можно с ним серьезно разговаривать?
Короче говоря, мой внутренний симпозиум на тему: «Правильно ли живет Борис Рогачев?» — заканчивается ничем. Вопрос остается открытым.