Эхо отнесло отчаянный его крик за гряду, равнодушно отозвалось во многих местах, безответно умерло.
Зверей голос не испугал. Сначала они ненадолго замешкались, остановились, но в следующий миг, тоже подстегнутые отчаянной решимостью, снова упрямо двинулись вперед, и уже ничто не в состоянии было остановить их перед последним броском.
— Мама!..
Собственный крик оборвал его сон, вызволил из липких пут страха, и Хаятолла поскорее открыл глаза. Над ним с тревогой и озабоченностью склонялся Олим, ладонь у него была прохладной и приятно студила лоб.
— Что с тобой, пахлавон? Тебе больно? Ты весь горишь. Может, дать попить?
Неровно дыша и вздрагивая, веря и все еще не веря в свое освобождение, Хаятолла молча повел глазами по незнакомой комнате. Прямо перед ним, на противоположной стене, выкрашенной простой масляной краской, выделялся на лоскуте материи разноцветный герб нового Афганистана и висел стволом вниз довольно потертый, немало послуживший автомат. Мальчик переместил взгляд правее и заметил, что кроме Олима в комнате находился еще один мужчина, явно знакомый Хаятолле.
«Да он же из Департамента газовой промышленности!» — радостно припомнил Хаятолла, с облегчением отделываясь от мрачных картин только что пережитого ужаса. И единственным, что еще связывало его с недавним кошмаром сна, оставался тот же ровный усыпляющий звук, льющийся откуда-то сверху, от окна.
— Ты кричал, Хаятолла, звал маму, — ласково заговорил с ним Олим. — Тебе приснилось что-то дурное? Что-нибудь страшное?
Светловолосый человек из Департамента газовой промышленности улыбался, подбадривал Хаятоллу.
— А вот мы его сейчас накормим как следует борщом, Я все страхи пройдут, как рукой снимет. Ел когда-нибудь настоящий украинский борщ? О, это такое блюдо…
Хаятоллу по-прежнему занимал непонятный звук, манила и зачаровывала его неразгаданная тайна.
— Что это жужжит? — показал он глазами на окно.
— Жужжит? Где? А! Это… — Мужчина замялся, отыскивая на родном для Хаятоллы языке подходящее слово, но, так и не найдя его, пояснил по-своему: — Это такая штука, чтобы в комнате было прохладно. Кондиционер.
— Кондиционер, — твердо повторил Хаятолла, будто пробовал чужое слово на вкус.
У мужчины от удивления высоко поднялись брови. Он оглянулся на Олима и, снова обращаясь к мальчику, по-учительски, с нажимом, произнес:
— Парабеллум!
— Парабеллум, — довольно чисто выговорил Хаятолла, облизывая пересохшие губы.
— Параллелограмм!
Хаятолла немного поразмыслил и уже без прежней уверенности, по слогам повторил:
— Па-рал-лело-грамм…