Еще долгих три года будут приходить они с той стороны, где заходит солнце, страшные, увечные, беспомощные, чаще всего пьяные, вызывающие жалость и омерзение. Лишние.
Лишние, от слова «лихо», с лихвой доставшегося каждому из них, навалившегося тяжким грузом и подмявшего их под себя. Они заполнят собой рынки, перекрестки и электрички, станут живым и ненужным укором для всех — взрослых и детей, воевавших и не воевавших, но уцелевших. Миллионами они рассеются по огромной и счастливой Стране Советов, приводя в смятение выживших и переждавших и доставляя неприятные хлопоты милиции. Из миллионов солдат-инвалидов смерть выкосит одну треть в первые же пять лет после Победы. Еще одну треть — во вторые пять лет. Они будут умирать тихо и незаметно, как осенью умирает полевая трава, не срезанная косой и не полегшая под градом летом. Часто от старых ран, но чаще от дрянной сивухи. До благополучных и сытых семидесятых из миллионов дотянут лишь тысячи.
За разговором они не заметили, как сделали целый круг по бульвару и снова оказались возле машины Головина. Нужно было что-то решать. Стоять на своем до конца генералу больше не было никакого смысла: Рукомойников уже знал достаточно для того, чтобы отправить дело Головина в военный трибунал. Предварительное следствие по делу будет вести Смерш, а значит, до самого трибунала Филипп Ильич может и не дожить.
Взвесив все обстоятельства, Головин решил выторговать для себя максимум возможного.
— Хорошо, Павел Сергеевич. Убедил. Пусть живет. Только, сам понимаешь, подарить такого ценного сотрудника я тебе не могу. Уловил?
— Нет, еще не уловил.
— Я подаю на Штейна документы в военный трибунал. В закрытом заседании его приговорят к расстрелу, и приговор этот может быть приведен в исполнение в любой момент. Сам приговор я положу под сукно до поры, а все остальные, особенно твои коллеги-чекисты, пусть считают, как ты и предложил, что сам Штейн погиб при исполнении. Как он воскреснет из мертвых, так я у тебя его обратно и перехвачу. Договорились? А если он заартачится или поведет себя странно, то у меня под сукном будет лежать приговор, и это будет достаточным основанием для того, чтобы послать за ним группу товарищей.
— Тогда договорились. По рукам?
— Погоди. У меня есть два условия.
Рукомойников посмотрел вопросительно, а Головин продолжил:
— Во-первых, ты его ведешь лично, лично его контролируешь. Все его перемещения по миру осуществляются только под твоим контролем. Во-вторых, чтобы нам больше не возвращаться к этому вопросу, ты мне сейчас расскажешь, когда, как и при каких обстоятельствах ты у меня этого Штейна перехватил. Чтоб на будущее мне этот случай был уроком.
— Ну, это совсем просто, Филипп Ильич. К большому счастью для самого Штейна, я знаком с Олегом Николаевичем намного дольше, чем ты. Мы с ним еще в детприемнике вместе были. Потом в колонии на соседних кроватях спали. А после колонии каждый пошел своим путем. Он в РККА, я — в ОГПУ. Но занимались-то мы, в сущности, одним делом. Теряли, конечно, связь, выпускали друг друга из виду, особенно на время заграничных командировок, но отношений не прекращали. Остались такими же друзьями, какими были в колонии. Дня за четыре до того, как ты его направил в Стокгольм, Олег позвонил мне и попросил совета, как ему быть. Мы встретились тут же — на Цветном, где с тобой сейчас гуляем. Он тебя не в Стокгольме просчитал. Он тебя еще здесь просчитал. Еще в Москве он понял, что живым ты его из игры не выпустишь.
— Он тебе открыл, что это за игра? — встревоженно спросил Головин.
— Нет, Филипп Ильич, не открыл. Даже не намекнул. Хорошего ты себе помощника воспитал. И голова работает, и мысли твои, будто рентген, видит насквозь, и тайны служебные хранить умеет. Он мне сказал только, что едет в краткосрочную командировку в Стокгольм, а ликвидация генерала Синяева служит лишь прикрытием для его настоящей миссии. Есть еще и второе, главное задание. Куда опасней первого. И что за выполнение или невыполнение этого задания ты его в любом случае… — Рукомойников сделал жест, будто стрелял себе в висок из пистолета.
— Да-а, — протянул Головин. — Умен Олег Николаевич, ничего не скажешь. Трудно мне теперь без него будет. Многое самому делать придется.
— Ну вот! — снова улыбнулся Рукомойников. — А ты его хотел зачистить. Всегда найдется тонкая работа, которую можно доверить только самым-самым…
— Это все? А в Стокгольме кто за ним смотрит?
— Мой агент Амин. Один из самых лучших.
— Да уж. Обхитрил меня Олег Николаевич. Со всех сторон обштопал. Всюду подстраховался.
— Так мы договорились? Отпустишь Олега?
ebooksa