— Вы знаете, почему вас не любят дети?
— Потому что вы их так «воспитываете».
— Нет, матушка. Потому что у вас не материнское сердце. Не любите вы детей, не радуетесь их беззаботности…
Поезд резко затормозил. Проводница молча скрылась в тамбуре. Мимо окна проплыло название станции. Начальник охраны взглянул на часы:
— Ровно восемь. Пойду на станцию. Нужно достать газеты…
— Да, да! Кстати, напомните завхозу: детям нужно молоко и овощи. Покруче с ним: без палки-погонялки на нём далеко не уедешь.
Прошло пять дней в пути. Полковник Прозоров за то время побывал в Москве и теперь вылетел в Самгунь. Сразу же с аэродрома он поехал в горком партии. Зайдя в кабинет секретаря, Прозоров вдруг обрадованно воскликнул:
— Дмитрий Дмитриевич! Какими судьбами? Каким ветром занесло вас в такую даль?..
— Попутным, полковник. Проводил ваш последний эшелон, поехал в Москву. В Центральном Комитете партии посоветовали и мне ехать следом за вами, помогать обживаться на новом месте. Назначен парторгом завода, который будет делать ваши новинки. Как настроение профессора Кремлёва?
— Всё беспокоится о Споряну.
— Споряну скоро приедет. Нашли следы. Похитить-то его хотели, да не вышло…
— Рад за него! Ну, а вы как устроились, Дмитрий Дмитриевич?
— Да вот жду вас. Вместе начнём устраиваться. Ефим Алексеевич, познакомьтесь, — Вахрушев указал взглядом на секретаря горкома, — принимает радушно. Авиамоторный завод уже настраиваем на определённый лад. Поджидаем ваш институт, лабораторию Кремлёва. Кое-что и для вас наметили. Хорошие помещения. Особенно понравится Петру Кузьмичу здание, где думаем разместить основную лабораторию.
В эти дни полковник Прозоров и Дмитрий Дмитриевич развили в Самгуни бурную деятельность: приводили в порядок учебные корпуса, торопили городские организации с оборудованием квартир для профессоров и преподавателей. И в итоге подготовили институту условия, не хуже прежних.
Через неделю эшелон института подошёл к станции Самгунь. Профессор вышел на перрон в окружении ватаги малышей. Он долго любовался кружевами снежных вершин Базальтового перевала, о чём-то оживлённо беседовал с Вахрушевым, Ефимом Алексеевичем — секретарём Самгуньского горкома партии. Ефим Алексеевич провёл профессора по всему перрону, показал крытую площадку, на которую будут разгружать хозяйство института, вышел с ним на привокзальную площадь и предупредительно открыл дверцу машины.
— Прошу, профессор. Поедем смотреть ваши новые посады. Надеюсь, понравятся.
— С удовольствием, с удовольствием… — Он уже наклонился, занёс ногу в кабину автомобиля, но тут же отступил, будто передумал. Посмотрел на Дмитрия Дмитриевича, на хозяина машины и сказал начальнику АХО тоном, не допускающим возражений:
— Детей устраивайте прежде всего.
— Не беспокойтесь, профессор, устроим, — дружелюбно сказал, окая по-волжски, Ефим Алексеевич. — Охотно примут вас самгуньцы в свою семью, как самых дорогих гостей.
— Нет, позвольте, почему же гостей? — возразил профессор, усаживаясь. — Мы намереваемся пускать глубокие корни в Самгуни. Так что, пожалуй, и потесниться придётся.