Когда дед опомнился, внука уже не было. «Так просили наши», — мысленно повторял Иржи Томмах, осторожно ступая по дорожке, чтобы не выдать себя, и прижимая к груди тёплых дрожащих голубей. Молча поднялся на балкон второго этажа, спрятал в старой пустой клетке голубей и, вернувшись в свою комнату, лёг в постель. Но уснуть долго не мог. «Так просили наши», — звучало у него в ушах.
Вскоре голуби настолько привыкли к старику, что он решил выпустить их на волю. Они долго кружили около замка, наслаждаясь свободой, потом вернулись на террасу. Томмах насыпал им зерна и ушёл. Утром голуби снова оказались на террасе. Через неделю они привели ещё несколько пар домашних голубей. А позднее, достаточно было старику выйти на один из балконов, как голуби атаковали его со всех сторон. От внука он узнал и о том, что первая пара голубей часто прилетает домой и уводит с собой остальных. Дед ещё заботливее стал ухаживать за своими пернатыми друзьями.
С тех пор Иржи Томмах часто пользовался услугами голубей для пересылки «новостей» замка, которых он узнавал с каждым днём всё больше и больше. Но он не знал, какую службу сослужили голуби друзьям его внука, вынося на своих крыльях тайны старого замка.
Новые хозяева попросту не замечали старого сторожа. Иржи не мог выйти из замка, потому что ключи от всех выходов были в руках ночных обитателей. Прогнать старика или уничтожить его они не могли, потому что он один знал все тайники замка и был им нужен. Посвящать в тайны замка новое лицо было куда рискованней.
Старик молчал и наблюдал. Молчал, но не одобрял того, что начал понимать. Однажды, проводив ночных обитателей замка в лабиринт подземного выхода и опустив тяжёлую чугунную плиту, он вернулся в зал и долго стоял в раздумье посреди только что покинутого зала. «…Базальтовые горы… инженер Споряну». — повторял он услышанные обрывки фраз, стараясь понять их смысл, сопоставить с тем, что слышал от внука, но так и не смог связать их воедино.
— Будь оно проклято, это гнездо злодеев, — сказал он сердито, махнул безнадёжно рукой и пошёл в свою комнату.
Он долго лежал с закрытыми глазами на старой, продавленной и потёртой кушетке, мысленно перебирая в памяти всё, что запомнил из слышанного. Его тревожило слово «Москва», которое так часто сегодня повторялось в разговоре. Иржи Томмах очнулся от раздумий, когда из пустого зала полилась полночная мелодия боя старинных часов. Он открыл глаза, прислушиваясь к давно знакомым звукам, широко улыбнулся и бодро поднялся с кушетки, хлопая по бёдрам руками и приговаривая:
— Совсем было запамятовал! Ах ты, старый глупец, да где же раньше-то были твои мозги? Старею, совсем старею — такое запамятовал — тьфу, тьфу, анафема…
Продолжая бранить себя, он открыл стенной шкаф и начал перебирать там что-то. Через несколько минут достал тетрадь, положил её на столик у изголовья кушетки, придвинул стул и зажёг свечку. Долго он выводил на листке бумаги трудно поддающиеся старой руке буквы, затем вырвал его, аккуратно свернул несколько раз, спрятал за подкладкой шляпы.
Он ещё несколько раз ложился на кушетку, пытаясь уснуть, но, поворочавшись, поднимался, подходил к окну, словно никак не мог дождаться рассвета. Наконец, до его слуха донёсся утренний перезвон часов городской башни. Он торопливо взял шляпу, отыскал за подкладкой записку, посмотрел пристально на неё, снова положил на место, плотнее одел шляпу и скрылся в боковой двери. Почти час он шаркал подмётками ботинок по ступеням крутой каменной лестницы, ведущей на верх главной башни. Временами, нечаянно стукнув о каменную стену котелком, в котором нёс своим питомцам зерно, он пугливо останавливался, затаив дыхание, и робко оглядывался вокруг.
Когда он поднялся на верхнюю площадку, с которой был виден весь город, солнце уже показало из-за горизонта свой огненно-дрожащий край. Весь город: оцинкованные крыши домов, зеркала окон, обращенных к восходу, купола монастыря, кирх и башен — словно горел, отражая яркие лучи восходящего светила. Иржи Томмах будто не замечал этого. Он пристально всматривался в западную часть города и, наконец, радостно улыбнулся и произнёс с облегчением:
— Летят… Уже летят, увидели…
К башне приближалось несколько разноцветных голубей: белоснежные, коричневые, белокрылые. Старик не глядя взял из котелка горсть зерна и посыпал его около своих ног.
Голуби привычно упали к ногам Иржи Томмаха. За ними подлетела стая сизарей[5]. Ссорясь из-за зерна, они разом взлетали, громко хлопая крыльями, снова садились на пол, перила башни и плечи старика. Он насыпал зёрен на руку и не успел ещё протянуть её, как на ней уже сидела пара белокрылых ручных голубей. Томмах внимательно рассматривал их, подсыпал зёрен и, улучив момент, поймал одного. Голубь сначала замахал крыльями, но потом успокоился, продолжал склёвывать зёрна с ладони. Томмах повременил немного, потом осторожно взял голубя за крылья, погладил его, положил в шапку и наклонился к полу. Минуты через две выпрямился, подошёл к барьеру и подбросил голубя в воздух. Тот взвился ввысь и стремительно полетел в сторону города.
Иржи Томмах долго смотрел ему вслед, щурясь и улыбаясь. Когда голубь скрылся из виду, старик облегчённо вздохнул и тихо произнёс:
— Полетела весточка… Найдутся ли люди, которые разгадают эту тайну?..
В следующий вечер новые хозяева замка куда-то спешили. Когда опустилась тяжёлая чугунная плита, преграждающая выход из подземного лабиринта, один из ночных посетителей старого замка включил ручной фонарик. Высокий, с угловатыми плечами, сильно полысевший мужчина поднял предупреждающе руку и осторожным шагом вернулся к чугунной плите. Минуту он прислушивался к движениям и шорохам по ту сторону плиты и, убедившись, что сторож ушёл, заговорил:
— Вы, майор, вполне доверяете этому… ну, как его…
— Иржи Томмах, — подсказал майор.
— Да, да. Этому опытному придворному лакею.