Волчица и пряности. Том 11. Краски мира 2

22
18
20
22
24
26
28
30

— Эти пряности они принесли с родины… они придают необычный вкус, который люди или любят, или терпеть не могут…

— Дурень.

Хоро пнула его под одеялом и вновь повернулась к нему лицом. Черты ее сморщившегося лица казались какими-то неестественными, но отнюдь не из-за лунного света, попадающего в дом сквозь отверстия в крыше. Такое лицо у нее всегда было, когда она хотела что-то сказать, но не могла себя заставить.

И Лоуренсу никогда не удавалось понять, почему же она не могла заставить себя говорить.

— Все, забудь!

С этими словами Хоро опять отвернулась и съежилась в комочек. Когда они спали в повозке, ее хвост обычно служил Лоуренсу одеялом. Но сейчас Хоро даже большую часть их общего одеяла забрала себе. Излишне говорить, что и хвостом она не поделилась.

Судя по тому, что ее уши были прижаты к голове, она больше не хотела слушать Лоуренса. По ее спине было видно: она хочет, чтобы Лоуренс разобрался в ее чувствах сам.

— …

Она затеяла эту ссору, потому что ей не понравилось пиво? Она что, вправду такая капризная? Ясно, что нет — пиво послужило лишь поводом.

Лишь тут Лоуренса озарило. С той самой минуты, как он встретил юношу на дороге, он был пьян от возможностей, помешан на торговле. Ему доводилось слышать, что охотничий пес ревнует, когда охотник женится.

Ему было трудно поверить, что Хоро способна на такое поведение, но, быть может, это и есть «мысли глупого самца», о которых она говорила? Лоуренс покосился на ее спину и смущенно почесал в затылке.

Что бы она сейчас ни думала, с завтрашнего дня ему надо будет уделять ей больше внимания. Ведь настроение волчицы непредсказуемо, как погода в горном лесу.

* * *

Зимой, когда с неба сыпет не то снег, не то дождь, одеялом Лоуренс накрывает товары. А самому ему достаточно просто обхватить себя руками — и так он может провести всю ночь. Так что сейчас, под крышей, да еще на устланной сеном кровати он чувствовал себя вполне хорошо.

Проснулся он утром и тут же, как всегда, чихнул. Прежде чем жаловаться, он решил обдумать свой прошлый опыт, чтобы легче было принять то, что есть.

Хоро уютно устроилась под одеялом рядом с ним и похрапывала. Лоуренс не относился к числу людей, которые никогда не сердятся, но, глядя на ее спящее лицо, он мог лишь тихонько вздохнуть и встать с кровати.

Помещение называлось «домом», однако по сути это была просто хибара с какой-никакой мебелью. Лоуренс выдохнул облачко белого тумана и потянулся; занемевшие суставы принялись скрипеть и трещать в холодном воздухе. То, что мягкий земляной пол был не устлан деревянными половицами, было и к лучшему — Лоуренс мог ходить, не боясь разбудить Хоро.

Он вышел наружу и еще сильнее потянулся под рассветным солнышком, приветствуя начало нового прекрасного дня. Селяне кучковались возле колодцев, набирая воду; издалека доносились голоса быков, свиней и коз. Прекрасная картина работящей деревни — такие на холстах рисуют. Завтрака ожидать не приходится; поняв это, Лоуренс грустно улыбнулся.

* * *

Когда Хоро наконец-то проснулась, стоял уже день. Обычно селяне на подобное реагируют неодобрительно, но здесь ей лишь улыбались — возможно, потому что это была колониальная деревня. Почти все они в какой-то период своей жизни много путешествовали вместе с семьями и скотом. Они знали, что внутренние часы путника не такие, как у оседлого человека.

Но насчет завтрака Лоуренс был прав. Завтрак считался роскошью даже в самых обеспеченных городках. Конечно, мысль «есть утром» даже не мелькала в головах простых, работящих селян, занимающихся постройкой монастыря.

— Эй, ты что делаешь?