Медичи

– Извини, Лоренцо, если я не вполне соглашаюсь с твоим мнением, – робко заметил Джулиано. – Раздражать папу – дело опасное, его власть велика и еще усиливается всем, что нам враждебно. Я согласился бы с тобой, если бы надо было отстаивать права республики, и тогда у нас было бы много сторонников, а тут речь идет об услуге, которую папа требует и считает себя вправе ожидать от своего казначея. При таких обстоятельствах ввязываться в борьбу мне кажется опасным, и я боюсь, что в этом случае синьория не поймет и не одобрит нашего поведения.

– Этого я не думаю, – ответил Лоренцо. – Я поговорю с Содерини, и он нас поймет, но нам не следует также ставить себя в зависимость от малодушия синьории. Это коммерческое дело, касающееся нашего банка, не подлежащее обсуждению синьории, а так как злоба и враждебность папы проявляется во всем, то надо, прежде всего, твердо выдержать первый натиск… Чем больше мы колеблемся, тем сильнее будут наши враги. Решение мое бесповоротно. Я чувствую себя достаточно сильным, чтобы нести ответственность за последствия, и я уверен, что ты, спокойно обдумав положение, согласишься со мной.

– Когда же я не соглашаюсь с тобой, дорогой Лоренцо? Твое мнение всегда верно, а если придется столкнуться с врагами, то ты знаешь, что я буду отстаивать оружием все, что твой ясный ум найдет справедливым.

– Отлично! – сказал Лоренцо, принимая опять свое обычное выражение спокойствия. – Я отвечу Торнабуони и напишу папе почтительно, но без смиренных просьб. Он не будет иметь возможности упрекнуть нас в несоблюдении приличий или в неуважении к главе церкви, что я уже доказал, дав согласие на назначение Франческо Сальвиати архиепископом Пизы, хотя это назначение было доказательством враждебности, несмотря на все заверения графа Джироламо. Сальвиати были всегда врагами нам и республике, и мы могли видеть в этом оскорбление. Мой ответ будет готов завтра, и ты можешь ехать обратно, Козимо, если не хочешь подольше отдохнуть после трудного пути.

– О нет, я готов сейчас сесть на лошадь и ехать в Рим, так как Джованни Торнабуони велел мне торопиться, – ответил Козимо, избегая проницательного взгляда Лоренцо.

– Ну, такого спеха нет, – сказал Лоренцо, улыбаясь, – так как я не могу последовать совету Торнабуони и что-либо изменить в деле. Можешь отдохнуть до завтра и сдержать свое нетерпение, а то тебя, кажется, очень тянет обратно в Рим.

Козимо покраснел, ничего не отвечая.

– Переоденься и навести своих родителей, они рады будут тебя видеть, а вечером мы соберемся все вместе, и ты можешь нам рассказать про Рим. Маркиз Габриэль Маляспини здесь на несколько дней и, наверное, захочет узнать от тебя о жене и дочери, с которыми ты, конечно, видался у Торнабуони.

– Маркиз Маляспини! – воскликнул Козимо, еще гуще краснея. – О, дядя, так ты все знаешь…

– Я знаю, что маркиза и ее красавица дочь находятся в Риме, – сказал Лоренцо с напускным равнодушием, – а ты, верно, привез от них поклоны маркизу.

– Господи… Нет, не то! Конечно, ты не можешь знать… но ты должен знать, так как я ненадолго здесь, и маркиз так удачно тоже приехал… Ты должен знать, что я только тогда буду счастлив, когда получу надежду, что ты и маркиз сочувствуете нашей любви с Джованной.

– Вот как! – с улыбкой сказал Лоренцо. – Тогда, вероятно, мне придется позаботиться, чтобы ты с радостью уехал в Рим, как подобает серьезному посланцу. Я, милый Козимо, не буду против твоей любви, а с маркизом ты успеешь сам поговорить, и я охотно поддержу тебя.

– О, дядя, как мне благодарить тебя за твою доброту? – вскричал Козимо, порывисто целуя руку Лоренцо. – И как счастлива будет Джованна, когда я привезу ей такое радостное известие!

Он сердечно пожал руку Джулиано, с грустной улыбкой смотревшему на него, и пошел переодеваться, чтобы навестить родителей.

– Он счастлив, – проговорил Лоренцо, провожая Козимо взглядом. – У него сердце и политика сочетались в полном согласии. Дом Маляспини могуч и влиятелен, и союз с ним еще укрепит нашу силу.

Лакей отворил дверь, и вошла жена Лоренцо, Кларисса.

Не будучи особенно красивой, она имела очень аристократический вид и доброе лицо. Дорогое серое шелковое платье, вышитое золотом, хорошо облегало ее стройную фигуру, и длинный шлейф увеличивал небольшой рост.

Она вела за руку трехлетнего Джованни, славного мальчугана с большими выразительными глазами. Рядом шел шестилетний Пьетро, уже в рыцарском костюме, только без шпаги и кинжала; резкие черты лица мальчика выражали живой ум и почти упрямую волю.

За ними шел молодой человек лет двадцати семи, очень изящно носивший широкую одежду ученых того времени.

Лоренцо встал навстречу жене, галантно поцеловал ей руку, и его холодное лицо приняло ласковое, сердечное выражение, когда он погладил кудри Пьетро и поднял на руки маленького Джованни.