Разведчики

— Вот письмо от сына с фронта получил, — сказал он, протягивая майору исписанный листок. — Пишет, что орденом Славы его наградили. Чем я могу ответить на это, как не стахановской работой на своем посту?

Расценщик Гаевой

Комната, в которой работал расценщик паровозного депо Аркадий Гаевой, была очень маленькая. В ней стояли всего два стола да шкаф с делами. Единственное окно ее было до половины занавешено газетой, так как комната находилась на первом этаже и в окно часто заглядывали любопытные.

Лысоватый, гладко выбритый, в застегнутой на все крючки и пуговицы форменной тужурке, расценщик Гаевой сидел за столом и, улыбаясь, смотрел на своего помощника Семена Алехина, худощавого парня с всклокоченной яркорыжей шевелюрой и сердитым выражением лица.

— Ну и наивный же ты детина, Семен! — добродушно говорил Гаевой, подавая Алехину замусоленные листки нарядов. — Все за чистую монету принимаешь! Сам посуди: мыслимое ли дело и без того жесткую норму выработки перевыполнить? А у Галкина, изволь полюбоваться, двести пятнадцать процентов набежало. Чудеса да и только!

— Под сомнение, значит, ставите эту цифру? — сдвинув рыжие брови, спросил Алехин, склонившись над бумагами и исподлобья глядя на Гаевого.

— Наше дело маленькое, — усмехнулся Гаевой, длинной, узкой ладонью приглаживая жиденькие волосы на затылке: — наше дело расценить выполненную Галкиным работу, а уж начальство само пусть уточняет, каким путем этот процент достигнут.

— Да что вы говорите такое! — воскликнул Алехин, до того покраснев от волнения, что даже веснушек на его лице не стало видно. — Можно подумать, что вы или не понимаете, или не хотите ничего понимать в стахановском движении… Разве случайно Галкин эти двести пятнадцать процентов выработал? У него ведь и раньше было около двухсот. Вот, пожалуйста…

Алехин торопливо стал листать толстую канцелярскую книгу, но Гаевой пренебрежительно махнул на него рукой:

— Брось ты это, Семен! Я и без того помню, сколько он вырабатывает, но мне-то что до этого? Мне ведь не жалко, что парень наловчился проценты нагонять, — не из моего кармана ему деньги платят…

Алехин сердито захлопнул книгу и негодующе проговорил:

— Зарылись вы тут, как крот, в своих ценниках и нормативах и ничего дальше носа своего не хотите видеть! А пошли бы в депо да посмотрели, как Галкин усовершенствовал проверку котельной арматуры, сразу ясно бы стало, откуда у него выработка такая.

— Молод ты еще, Семен, нотации мне читать! — проворчал Гаевой. — Сбегал бы лучше в депо к мастеру или бригадиру — уточнить номера паровозов на сегодняшних нарядах:

— Да что бегать-то? — недовольно проговорил Алехин. — Вечно вы меня гоняете, как мальчишку! Наше дело — правильно работу расценить, а номера паровозов и без нас уточнят. Остапчук ведь этим занимается.

Гаевой укоризненно покачал головой:

— Эх, Семен, Семен! Ты ведь вот все о высоких материях толкуешь, о стахановском движении рассуждаешь, а сам лишний шаг ленишься сделать, чтобы работу другим облегчить. Нехорошо это, Семен, не по-комсомольски.

Ничего не ответив, Алехин вышел из маленькой комнатки расценщика, сердито хлопнув дверью. Проходя длинным темным коридором конторы, он раздраженно подумал:

«Что за странное любопытство к номерам паровозов? И с чего бы это вдруг такая трогательная забота об Остапчуке? Ведь для других Гаевой никогда палец о палец не ударит!» Вспомнилось, как тщательно уточнял Аркадий Илларионович несколько дней назад номер на одном из нарядов, запачканном маслеными руками слесарей. Гаевому тогда показалось почему-то, что это был новый паровоз, только что прибывший в депо. Алехин хорошо заметил, как был взволнован Гаевой этим обстоятельством. Успокоился старик только после того, как выяснилось, что паровоз был старый, давно приписанный к депо Воеводино.

«Нужно будет, пожалуй, посоветоваться с секретарем комсомольского комитета», — решил после некоторого размышления Алехин, подходя к паровозному депо, расположенному довольно далеко от помещения конторы.

Вечером в тот же день он зашел в комсомольский комитет и высказал секретарю все свои опасения.