Афганистан - мои слезы,

— В чем дело, господин Хан? — спросил я.

Он еле сдерживал ярость, глаза его пылали негодованием. Он продолжал кричать:

— Ты знаешь, что я прочитал сегодня в Новом Завете? Эти паршивые ученики бросили Иисуса одного в Гефсиманском саду! Сам Иисус мне очень понравился, но его последователи — никуда не годные дезертиры! Мы, пуштуны, ни за что бы не отступили, а бились бы до последнего!

Я не мог найти слов, и не потому что не знал, что сказать, а потому, что его ярость привела меня в замешательство. Я попытался объяснить ему, что Иисус Сам не позволил Своим ученикам вступить в битву в саду, и что после воскресения Иисуса и дня Пятидесятницы в Его учениках произошла большая перемена.

— Книга Деяний Апостолов в Библии описывает учеников Иисуса как невероятно смелых и отважных людей, — сказал я ему и добавил, что он в этом сам сможет убедиться, если продолжит читать Библию. Однако мне казалось, что из-за своей ярости он в тот день не услышал ни единого слова из всего того, что я пытался ему сказать.

Спустя какое-то время господин Хан пригласил меня к себе на ужин. Он сказал, что закончил читать Библию. Никогда раньше я не видел его таким спокойным и задумчивым, как в тот вечер. Медленно он провел рукой по своим редеющим волосам с проседью, затем наклонился ко мне и очень тихо сказал:

— То, о чем я прочитал в Новом Завете, — очень хорошо. Более того, это слишком хорошо, чтобы быть правдой — этого просто не может быть.

Впервые я на мгновение увидел другого господина Хана. Он был просто одиноким человеком, который хотел отыскать надежду — то, что он когда-то потерял. Все, чего он достиг в прошлом, мало что для него значило. Его жизнь была пуста и бессмысленна.

Я наклонился к нему и сказал:

— Я знаю, что это звучит слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, но это правда. В этом-то и есть вся красота Евангелия.

Долгое время он сидел молча, не шелохнувшись, пристально глядя мне в глаза с пуштунской проницательностью, пытаясь разглядеть во мне хоть какой-нибудь признак сомнения или предательства.

В конце концов он прошептал:

— Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой.

— Это и есть правда, — сказал я.

Через три месяца после нашего отъезда из Пакистана господин Хан умер.

Часто я прогуливался от гостиницы «Джон» до парка Халид, моего «кабинета», где я читал книги или занимался пушту. Однажды, сидя на любимой скамейке, я поднял глаза и увидел неподалеку троих людей, стоящих ко мне спиной. Они были похожи на афганских моджахедов.

Я хотел было вернуться к чтению своей книги, как вдруг ни с того ни с сего у меня в голове отчетливо возникли слова: «Давид, сейчас эти люди повернутся и подойдут к тебе. Я хочу, чтобы ты рассказал им о Моем пути в жизни».

Я подумал: «Господи, по-моему, это не очень разумно. Я их совсем не знаю».

Поскольку никакого ответа не последовало, я понурил голову, изо всех сил стараясь сосредоточиться на чтении книги.

Спустя некоторое время я взглянул поверх книги и увидел прямо передо мной три пары ног в сандалиях. В растерянности я поднял глаза и увидел троих афганцев, одетых в традиционное фаре — широкие штаны, рубашки и жилеты, на головах у них были черные тюрбаны. Один из них, тот, что посередине, был огромный мускулистый великан. Человек справа от него тоже был высоким, но не таким огромным, как первый. Третий — среднего роста. У всех были усы и, к счастью, то, что афганцы называют «открытые лица».