— Настоящему немцу положено иметь портрет своего обожаемого фюрера. Хайль Гитлер! — дурашливо закричал он.
В окно виднеется высокая, длинная глинобитная стена. Анна испуганно спрашивает:
— Тюрьма, что ли?
— Хуже, — смеется Макс. — Казармы гвардейского полка.
— Везет как утопленникам! В Мукдене хоть один генерал был, а здесь целый полк солдат.
— Обнаружил после вселения. Но мы друг другу не мешаем! Зато я теперь наизусть знаю национальный гимн.
И он, смешно открывая рот, поет басом:
— «Нихон кими га ё» (Япония всегда впереди!). Не горюй, — шутливо говорит он, — Рихард снял, квартиру под самым боком у районной инспекции полиции! Вид с его балкона открывается как раз на это прелестное учреждение. Такая же глинобитная стена. Полицейские его признали и каждый раз низко кланяются.
В первый же воскресный день к ним зашел Рихард.
— Здравствуйте, здравствуйте, дорогая Анни, — с искренней радостью приветствовал он ее, широко улыбаясь и по-братски чмокая в щеку. — А мы уж заждались вас!
— Три недели жила в Шанхае, а я ничего не знал! — сообщил ему Макс.
— Надеюсь, все обошлось благополучно? — заботливо спросил он Анну.
— Как видите! — улыбнулась она.
Анну поразил вид Рихарда — как изменился! Уже не было того блеска молодости, как в Шанхае, он словно бы слинял. Черты лица стали резкими, лоб избороздили крупные морщины, рот совсем изменил рисунок, стал суше и строже, от ноздрей к углам рта залегли глубокие складки. А главное — глаза: холодноватые, мудрые и в то же время острые.
— Ну что? Постарел? — усмехнулся он, перехватив ее внимательный взгляд. — Совсем старый ворон.
— Что вы?! — смутилась Анна. — Просто возмужали.
Рихард снисходительно рассмеялся.
— Возмужал! А? Макс, что ты на это скажешь?
— Я скажу, что мы сейчас будем обедать. Анни приготовила нам что-то чертовски вкусненькое!
— Да, да, — обрадовалась Анна, — пирожки, борщ…