Утром – завтрак, а потом – озеро.
Вчера оно мне не понравилось. Я решил, что озеро Тахо гораздо красивее. Теперь мне приходится признать, что я ошибся, хотя и ненамного. Я всегда думал, что Комо – такая же огромная водная чаша среди высоких гор, как и Тахо. Правда, вокруг Комо действительно высятся горы, но само оно не похоже на чашу. Оно извилисто, как ручей, и раза в полтора-два уже Миссисипи. По берегам его не найдется и ярда низины – от самого края воды круто поднимаются бесконечные цепи гор, достигая высоты от тысячи до двух тысяч футов. Густая растительность покрывает их обрывистые склоны, и повсюду из пышной зелени выглядывают белые пятнышки домов; они ютятся даже на живописных остроконечных пиках, в тысяче футов над головой.
Вдоль всего берега прекрасные виллы, окруженные садами и рощами, стоят буквально в воде, а иногда в нишах, выдолбленных природой в обвитых ползучими растениями обрывах, и добраться туда или выбраться оттуда можно только на лодке. Порой к озеру спускается широкая каменная лестница с тяжелой каменной балюстрадой, украшенной статуями, причудливо оплетенной диким виноградом и радующей глаз большими яркими цветами, – ни дать ни взять театральная декорация, и не хватает только великолепной гондолы, к которой сходили бы красавицы на высоких каблуках и в платьях с длинным корсажем и франты в шляпах с перьями и в коротких шелковых штанах.
Особое очарование Комо придают хорошенькие домики и сады, множество которых лепится по его берегам и соседним горным склонам. У них очень уютный и приветливый вид. В сумерках, когда все погружается в дремоту и музыка колоколов, созывающих к вечерне, медленно плывет над водой, начинает казаться, что такой рай светлого покоя можно найти только на озере Комо.
Из моего окна здесь, в Белладжо, открывается вид на противоположный берег, который красивее всякой картины. Изрезанная морщинами и трещинами гора уходит ввысь на тысячу восемьсот футов; на крохотном выступе, как раз посередине этой гигантской стены, прилепилась крохотная снежинка – церковь, на вид не больше скворечника; подножие утеса окаймляют десятки садов и померанцевых рощ, испещренных белыми крапинками, – это виднеются утонувшие в них виллы; у самого берега покачивается несколько лодок, а в отполированном зеркале озера так ясно и так ярко воссоздаются гора, часовенка, домики, рощи и лодки, что трудно понять, где кончается реальность и где начинается отражение.
Прекрасна и рама этой картины. Милей дальше в озеро врезается мыс, убранный плюмажем рощ, и в синих глубинах отражается белый дворец; на самой середине лодка разрезает сияющую гладь, оставляя позади длинный след, похожий на солнечный луч; горы за озером окутаны мечтательной лиловатой дымкой; а с другой стороны – далеко-далеко – его замыкает хаос куполообразных вершин, зеленых склонов и долин; поистине расстояние здесь увеличивает прелесть ландшафта; на этом широком холсте солнце, облака и возможная только здесь неслыханная синева небес сливают воедино тысячи оттенков, а по его поверхности час за часом скользят туманные блики и тени, наделяя его красотой, которая кажется отражением рая. Бесспорно, такой роскоши нам еще не приходилось видеть.
Вчера вечером озеро было особенно живописно. Утесы, деревья и белоснежные здания на том берегу отражались в нем с удивительной ясностью, а от множества светящихся в вышине окон по тихой воде бежали сияющие дорожки. На нашем берегу, совсем рядом, величественные дворцы, ослепительно белые в заливавшем их лунном свете, резко выступали из черной гущи листвы, тонущей в тени нависшего над ней утеса; а внизу прибрежная вода до мельчайших подробностей повторяла это исполненное таинственности видение.
Сегодня мы бродили по чудесному саду герцогского поместья… Но, я полагаю, хватит описаний. Я подозреваю, что именно с помощью этого места сын садовника обманул Лионскую красавицу, однако точно утверждать не берусь. Быть может, вам знаком этот отрывок:
Все это очень мило – за исключением строки, где говорится о «прозрачности» озера.
Оно несомненно прозрачнее очень многих озер, но какой мутной кажется его вода, если сравнить ее с изумительной прозрачностью озера Тахо! Я говорю о северной части Тахо, где без труда можно сосчитать чешуйки форели, плывущей на глубине ста восьмидесяти футов. Я попытался сбыть здесь эти сведения по их номинальной стоимости, но ничего не получилось – пришлось предлагать их с пятидесятипроцентной скидкой. На этих условиях покупатели находятся; может быть, на них согласится и читатель: девяносто футов вместо ста восьмидесяти. Но помните, что эти условия навязаны мне силой, как цена, назначенная судебным исполнителем. Что касается меня лично, то я ни на йоту не уменьшу первоначальную цифру и повторю: в этих водах, обладающих странной увеличительной способностью, можно сосчитать чешуйки форели (крупной форели), плывущей на глубине в сто восемьдесят футов, можно разглядеть на дне каждый камешек, можно даже сосчитать булавки, наколотые на подушечку. Часто приходится слышать, как хвалят прозрачность бухты Акапулько в Мексике, но я по опыту знаю, что воды ее и в сравнение не идут с теми, о которых я рассказываю. Мне приходилось удить форель в Тахо, и на глубине (измеренной) в восемьдесят четыре фута я видел, как рыбы тянулись носами к приманке, и различал, как открываются и закрываются их жабры. А на таком же расстоянии в воздухе я и форели-то не разглядел бы.
Мысленно переносясь туда, вспоминая это благородное море, покоящееся среди снежных гор, в шести тысячах футов над океаном, я все более и более убеждаюсь, что в его августейшем присутствии Комо показалось бы лишь расфуфыренным царедворцем.
Да обрушатся на наших законодателей горести и беды за то, что из года в год они позволяют Тахо сохранять это немузыкальное прозвище! Тахо! Это название не вызывает представления ни о кристально чистой воде, ни о живописных берегах – в нем нет ничего величественного. Тахо – для этого моря среди облаков, для моря, которое обладает собственным характером и проявляет его то торжественным спокойствием, то яростной бурей! Для моря, чье царственное уединение охраняют цепи гор-часовых, поднимающих ледяные лбы на девять тысяч футов над плоским миром равнин! Для моря, всегда поражающего, во всем прекрасного! Для моря, чье одинокое величие – символ божества!
«Тахо» значит «кузнечики». Другими словами – суп из кузнечиков. Слово это индейское и характерное для индейцев. Говорят, что оно из языка пайютов, а может быть – «копачей». Я чувствую, что название озеру дали «копачи» – эти тупые дикари, которые поджаривают своих умерших родственников, растирают человеческий жир и обуглившиеся кости с дегтем, густо обмазывают полученным месивом затылки, лбы и уши и задают на горах кошачьи концерты, называя все это оплакиванием покойника! И такие-то субъекты дали название озеру!
Говорят, что слово «Тахо» означает «Серебряное озеро», «Кристальная вода», «Осенний лист». Ерунда! Это слово означает «Суп из кузнечиков» – любимое блюдо племени «копачей», да и пайютов тоже. В наши практические времена пора бы оставить пустую болтовню о поэтичности индейцев – никогда они не были поэтичными, если не считать индейцев Фенимора Купера, но это ныне вымершее племя никогда не существовало. Я близко знаком с «благородным краснокожим». Я жил с индейцами, выходил с ними на тропу войны, охотился с ними – на кузнечиков, помогал им красть скот; я скитался с ними, скальпировал их, ел их за завтраком. Я с наслаждением съел бы всю эту породу, будь у меня такая возможность.
Но я опять отвлекся. Пора вернуться к сравнению озер.
Комо, пожалуй, немного глубже Тахо, если здешние жители не врут. Они утверждают, что в этом месте глубина озера достигает тысячи восьмисот футов; но мне кажется, что для этого его синева недостаточно густа. Глубина Тахо в середине, согласно измерениям государственной геологической службы, равна тысяче пятистам двадцати пяти футам. Говорят, что большой пик напротив Белладжо имеет пять тысяч футов высоты, но я убежден, что, когда производились измерения, рейка соскользнула. Озеро в этом месте шириною в милю и сохраняет эту ширину отсюда до своего северного конца, то есть на шестнадцать миль; а отсюда до южного конца – миль пятнадцать, – его ширина, по моему мнению, нигде не превышает полумили. Окружающие его снеговые вершины, о которых столько приходится слышать, бывают видны очень редко, да и то в отдалении, – это Альпы. Ширина Тахо колеблется от десяти до восемнадцати миль, а горы смыкаются вокруг него, как стена. Их вершины круглый год покрыты снегом. Оно обладает одной очень странной особенностью: на его поверхности не появляется даже корочки льда, хотя другие озера в тех же горах, расположенные ниже, в более теплых зонах, зимой замерзают.
В такой глуши всегда приятно встретить знакомого и обменяться с ним впечатлениями. Мы наткнулись здесь на одного из наших товарищей по плаванию – старого ветерана, который ищет в этой солнечной стране мирных приключений и отдыха от своих походов.
Глава XXI
Прелестное озеро Лекко. – Поездка в коляске по сельской местности. – Сонная страна. – Кровавые святыни. – Сердце поповского царства. – Место рождения Арлекина. – Приближаемся к Венеции.
Мы проплыли на пароходике по озеру Лекко между дикими гористыми берегами, мимо вилл и деревушек и высадились в городке Лекко. Нам сказали, что он расположен в двух часах езды на лошадях от древнего города Бергамо и что мы доберемся туда задолго до отхода поезда. Мы наняли открытую коляску с растрепанным, шумным возницей и тронулись в путь. Поездка оказалась восхитительной. Кони были резвые, дорога ровная. Слева громоздились скалы, справа лежало прелестное озеро Лекко, и время от времени нас поливало дождем. Перед отъездом наш кучер подобрал с мостовой окурок сигары длиной в дюйм и сунул его в рот. Когда он продержал его во рту больше часа, я почувствовал, что следует проявить христианское милосердие и дать ему прикурить. Я протянул ему сигару, которую только что зажег, – он сунул ее в рот, а свой окурок спрятал в карман! Мне еще не приходилось встречать человека, который вел бы себя так непринужденно, по крайней мере после столь непродолжительного знакомства.
ebooksa