Ключ

Бурный поток пенился вокруг её щиколоток, ледяная вода свободно забегала в сандалии.

— Куртку надень… чудо. — Она послушно сунула руки в рукава.

Луч фонаря плясал, выхватывая из темноты покрытые белёсыми потёками стены, раскидистые ветви трещин, чёрную, вскипающую бурунами воду. Девочка крепко уцепилась за мой ремень и, притихшая, мелко и быстро перебирала ногами, чтобы не сорваться с этого своеобразного поводка. Гул воды усиливался. Эхо, прокатываясь и громыхая, замирало где-то вдали, оставляя неприятный осадок, в котором смешивались страх и ощущение величия природы, отчего хотелось говорить шёпотом. Я как будто снова стал студентом-первокурсником. Хуже, я ощутил азарт. Этакий исследовательский зуд в заднице. Краем сознания успел ещё подумать, что, прежде чем лезть не пойми куда, не мешало бы отвести девчушку домой. Но, едва представив, какая детская обида на меня обрушится, решил не гневить судьбу и ребёнка. Если бы только я доверился чутью…

Человек, разозлившись, чуть надавил на лезвие. Я зашипел от боли.

— Слушай, а может, мне попросту вырезать твой лживый язык, да и дело с концом? Если ты не стукач, никто в обозе и не почешется. Все мы тут ровно что мёртвые.

Мои мозги, и так крутившиеся на предельных оборотах, закипели и не родили ничего лучше правды:

— Я не стукач! Я вообще не отсюда! Я вышел из подземного лабиринта!

Пройдя очередной поворот извилистой дороги, проделанной в твёрдом камне трудолюбивой водой, мы оба замерли озадаченные. Прямо перед нами большой поток, вырываясь из широкого тоннеля, дробился на множество маленьких и исчезал в десятках расщелин, подобных нашей. От всех боковых тоннелей к главному были перекинуты узкие, искусно выточенные рукой мастера мостки.

— Ну и ну… — Вздрогнув от лёгкого прикосновения, я увидел горящие восторгом глаза, взгляд, настоятельно требующий идти дальше.

Последняя мысль о возвращении умерла, не успев зародиться. Тронув босой ногой узорный камень, я чуть надавил, пробуя мостик на прочность и, удивляясь собственному безрассудству, осторожно, шаг за шагом перешёл на ту сторону. Лёгкий ажур орнамента грозил рассыпаться в прах под тяжестью человеческого тела, однако мой переход завершился вполне благополучно. Мостик, изогнувшийся над бурлящей водой, оказался вполне надёжным.

— Сними сандалии и иди ко мне. — Всё ещё не доверяя прочности сооружения, я вытянул руки к девочке. — Будешь падать, прыгай вперёд, я тебя поймаю.

— Я уже купалась сегодня, — бросила та, расстёгивая кожаные ремешки, однако голос её дрожал. Я подбадривающе улыбнулся, и, лёгкая как ветерок, она порхнула над потоком. Тряхнув головой, откинула со лба непослушную чёлку, рыжий огонь лизнул её щёки и шею.

— Пойдём? — Голубые глаза уже были устремлены вперёд.

— Обуйся сперва. — Я не испытывал должного энтузиазма. — Это всё чертовски неправильно. — Взгляд мой блуждал по стенам. Они сплошь были испещрены мелким замысловатым рисунком. Никогда в жизни я не видел ничего подобного. Сложные ломаные линии, как трёхмерные картинки, при беглом взгляде рождали образы людей и животных, ясно угадывались силуэты крепостных стен и башенных шпилей, светило солнце, облака бежали по небу. Но стоило посмотреть на рисунок прямо, как наваждение исчезало, и глаз не был в состоянии зацепиться за что-либо в этом диком переплетении прямых. — Ты тоже видишь это?

— Да… — выдохнула девочка, кончиками пальцев собирая силуэт опирающегося на копьё воина.

— Чёрт его знает что…

— Не ври, сука! — Ярость, зазвеневшая в голосе, заставила меня зажмуриться. Я ожидал верного удара ножом. Но человек с силой оттолкнул меня. Я повалился лицом в землю. Боль в переносице, как ни странно, принесла облегчение. Я завозился, пытаясь подняться без помощи связанных за спиной рук.

— Знающий человек близко туда не пойдёт, потому как запретное это место.

Ещё бы…

Мы шли по нескончаемому коридору, а вокруг, на периферии зрения, сменяли одну за другой картины, рассказывающие некую историю. Ощущение, исходящее от первых изображений, вселяло тревогу и страх. Страх, дерзавший надеяться на лучшее, готовый сразиться за будущее. С десяток метров стены повествовали о великой войне, об изнуряющих годах битв, о победе, что близка к поражению. О долгожданном мире и затаённой ненависти. Далее шло простое перечисление сменяющих друг друга вёсен: бед, радостей, небесных знамений, земных правителей. Мирные картины народных празднеств, сбора урожая, строительства городов. Сквозь жаркую пустыню шли богатые караваны, многомачтовые парусники бороздили моря. Но даже в картинах благополучия и процветания ощущалась древняя, затаённая обида. Фанатичная готовность преследовать до конца.