Жара в Аномо

— Что ты, бывает как здесь. Пошабашим — приглашаю в гости. Приезжай в Союз, сам погляди. На словах не то. Можно оформить вызов чин чинарем, погостишь — любо-дорого, порыбачим на зорьке. Эх, зорька ясная, рыбалка классная!.. Днепро… в камышах холодок, краснопер косяками, а на глубинке в течку да под добрую закрыху лещи идут как сковородки, хоп — и в посаку. У меня дюралька с "Вихрем", зверь мотор, двадцать пять лошадок. Перед командировкой сам картер расточил, винт усовершенствовал по-своему…

— Меня там ждут с шампанским и оркестром, — Ник резко поднялся и ушел, бросив через плечо: — Антракт, фанатики.

— Сердитый мастер, — пожав плечами, молвил Лумбо и принялся орудовать лопатой с неприсущей его характеру яростью.

41

Причина, побудившая папашу Гикуйю принарядиться и забраться в трущобы пригородного района Шарбатли, была известна только ему, и он отнюдь не собирался поведать о ней даже самым любопытным, что далеко не молча взирали на франта, слонявшегося в лабиринте жалких хибарок, которые лепились друг к другу вдоль зловонных канав.

Усердие, с каким он выискивал кого-то, и явное нежелание отвечать на вопросы встречных всполошили обитателей Шарбатли, главным образом из числа тех, кого принято называть сомнительными типами.

Короче, довольно скоро за Гикуйю увязалась пара угрюмых молодцев, каждый не меньше шести футов ростом. Весом они тоже не были обделены.

Эти детины с расхлябанными походками в конечном счете приперли его к стенке в тихом тупичке, недвусмысленно сунув свои правые руки в карманы замызганных и обтрепанных пиджаков.

Они стояли и рассматривали жертву их любопытства, словно прикидывали, где у такого упитанного человека самое уязвимое место на теле.

Гикуйю же не выглядел перепуганным насмерть, что, вероятно, и спасало его от незамедлительного нападения отвратительных незнакомцев.

Больше, чем их неприглядный вид, претил бармену запах, исходивший из оскаленных ртов громил. Это был мерзкий, устоявшийся смрад спиртного. Морщась и подрагивая носом, бармен мгновенно определил перегар чудовищного бича беднейших кварталов скокьярма, смеси кукурузного дистиллята с табачным экстрактом и карбидом.

С такими пропойцами Гикуйю умел говорить, помня себя на заре собственных коммерческих начинаний в подобных трущобах Кении, откуда перебрался в эти края всего девять лет назад.

— Не сделайте глупость, — сказал он, — чтобы не раскаиваться всю свою короткую после этого жизнь.

— Сыч? — рявкнул первый тип.

— Что вынюхиваешь, красавчик? — спокойней спросил второй.

— Все в порядке, ребята, — заверил Гикуйю, стараясь держаться поуверенней, — я приятель Кувалды Матье. Пришел порадовать его содержимым вот этой бутылки, — он похлопал по оттопыривавшемуся карману, — да, видно, заблудился среди ваших небоскребов.

— Не припомню, чтобы упомянутый господин водился с такими, — недоверчиво сказал первый.

— Ники сам частенько наведывался ко мне. Я держу питейное заведение в центре. Вы единственные на планете не знаете папашу Гикуйю из "Кутубии".

— Верно, это он, — сказал второй, — я бывал в этом баре раз пять, не меньше, шикарно. Это он, хоть и вырядился как священник, не сразу и признаешь.

— Я пришел в гости, — подсказал бармен.