Глубинка

Внезапно источником досуга стал мой собственный мобильный телефон — единственный имеющийся в моем распоряжении электронный гаджет, не считая навигатора, который без питания от машины сдыхал через пятнадцать минут. Я вдруг понял, что не использовал и десятой части всех возможностей своего сенсорного друга. Для меня он был лишь звонилкой и пейджером. Ну, еще в Интернет с него можно было выходить, но явно не в этой местности.

Покопавшись, я отыскал в собственном телефоне кучу полезных функций, которыми не преминул воспользоваться, дабы развеять скуку. Например, там была камера. Весь следующий день я бродил по дому и веранде, фотографировал все подряд, а вечером с любовью рассматривал, мысленно представляя свои фото-шедевры в лучших арт-галереях Москвы. Правда, через день мне это надоело. Затем в недрах памяти смартфона нашелся скачанный когда-то Верой самоучитель английского языка. Вот чем я займусь! — возликовал было я, но жестоко пролетел: для работы приложения требовался Интернет.

Еще в телефоне нашлись электронная книга и радиоприемник. И хотя для чтения мне были доступны только классики: Достоевский, Тургенев и Толстой — но это всяко лучше, чем «Анжелика» или мастодонты пера времен первых пятилеток. А вот радио стало подлинным подарком. После бесконечных дней тишины и разговоров с самим собой услышать чужие человеческие голоса, послушать музыку… Плевать, что ни одной из моих любимых радиостанций поймать не получилось, я был рад и тому, что ловилось.

Так дождливым пятничным вечером я и отмечал неделю своей отшельнической жизни: в кровати, с наушниками в ушах и с чашкой лимонного чая на тумбочке. Было десятое октября, по радио шел концерт по заявкам. В какой-то момент я, похоже, начал засыпать, но вдруг, почувствовав холодное дуновение, повернул голову в сторону входа… и невольно вскрикнул. На месте двери зиял пустой проем. А в проеме стоял человек.

В ту же секунду я слетел с кровати, схватил лежащий на тумбочке нож и отскочил в угол. Задетая неверным движением локтя, чашка упала на пол и, жалобно звякнув, разбилась вдребезги. «Твое имя давно стало другим, глаза навсегда потеряли свой цвет…» — вещал мне в уши Слава Бутусов, а я стоял с бешено колотившимся сердцем и ждал. Незваный гость как-то весь затрясся — казалось, он смеется — после чего вошел в дом. Я увидел, что с него ручьями стекает вода, оставляя на полу целые лужи влаги.

— Кто ты такой? Что тебе нужно? — неестественно громким голосом (проклятые наушники!) спросил я.

А потом он поднял лицо к свету, и я узнал…

Глава IV: Человек, которого я ждал

Мой двоюродный брат Андрей вполне заслуживает того, чтобы написать о нем отдельную книгу. Едва ли в моей жизни встречался человек, который повлиял на меня больше, чем он.

Он был бы подобен гончаровскому Штольцу, если бы рядом с ним отыскался какой-нибудь Обломов. Невысокий, плотный и очень спортивный, Андрей всегда был увлечен, всегда к чему-то стремился. А еще он искренне верил, что можно узнать все на свете, чего бы не пожелал, стоит только задаться целью. И всего можно добиться, было бы желание. И эти принципы свои он не раз и не два подтверждал на деле.

Хотя в детстве мы виделись не так уж часто, только на каникулах, каждая встреча, каждый день рядом с ним были незабываемыми. И дело даже не в том неиссякаемом источнике фантазии, творчества и юмора, каковой представлял собой мой брат, а в том, с какой энергией он брался за любое дело и как искренне не переносил праздности и безделья. Взявшись за что-либо, он не успокаивался, пока не доводил работу до конца, до той степени совершенства, на какую был в данный момент способен. И после этого, не останавливаясь на достигнутом, шел дальше, к новой цели.

Будучи старше меня на полтора года, он все мое детство служил образцом и примером, будь то игра, учеба или какое-нибудь полезное дело. Всегда я следовал за ним, впитывая его опыт и невольно перенимая также его манеры, привычки, шутки и многое другое. Каждое лето мы проводили в Зуево, и практически во всех наших начинаниях он был заводилой и вдохновителем. Его розыгрыши мы вспоминали спустя годы, его чувство юмора порой приводило всех в бешенство, но мы признавали безоговорочно: он был нашим локомотивом, никто не мог сравниться с ним. И все это без каких бы то ни было претензий на лидерство со стороны самого Андрея.

Ну кому, скажите, пришло бы в голову намотать между соснами на холме капроновых нитей, а потом загнать в эту импровизированную сеть нашего друга Витьку Мазина и покатываться со смеху, наблюдая его безуспешные попытки высвободиться из невидимых пут? А в другой раз подбить нас всех на ночную экскурсию к старому лесному кладбищу сквозь кишащий всякой живностью, практически дикий лес? Или в ночь Ивана Купалы прикинуться повешенным на люстре?

Репутацию моего брата лучше всего иллюстрирует следующий случай. Однажды, будучи уже подростками, мы приехали в деревню отдохнуть последний месяц каникул. Завалившись к Витьке, мы от его бабушки узнали, что он поехал на лодке встречать своего друга из Питера. Не долго думая мы взяли нашу лодку, перемахнули через озеро и причалили на противоположном берегу к пляжу, который про себя называли Дальним. Витькина лодка, пустая, мирно стояла, уткнувшись носом в берег, весла лежали внутри. Сам Витька, видимо, пошел навстречу другу — от пляжа через лес шла дорога к белорусскому поселку Южевичи, через который проходило шоссе — но по времени скоро должен был вернуться. Андрей тут же, без колебаний вытащил весла из Витькиной лодки и спрятал их в кустах, после чего мы, предварительно убрав нашу лодку в камыши, залегли неподалеку, предвкушая веселье. Скоро из лесу донеслись голоса, в одном из которых мы узнали Витькин. Минут через пять ребята вышли к берегу. Мы затихли, ожидая бури — когда Витька злился или паниковал, выглядело это очень уморительно. Каково же было наше изумление, когда раздался его спокойный голос: «Оба-на, весел нет… Похоже, Андрюшка приехал». Все, после этого можно было давать занавес.

Конечно, он был не только весельчак и любитель розыгрышей. Андрей много читал, интересовался окружающим миром, всегда был отличным собеседником, одинаково хорошо умеющим как рассказывать, что умеет каждый второй, так и слушать, что дано не многим. Впрочем, мне почти никогда не удавалось понять, что у него на уме: при всей своей общительности он был достаточно скрытным человеком, и очень неохотно пускал к себе в душу людей, даже близких. Поэтому я просто доверял ему в те минуты, когда мне нужно было кому-то довериться, и старался не докучать, когда видел, что чем-то он делиться не хочет. Особенно это касалось противоположного пола, с коим у него не всегда все складывалось гладко, несмотря на то, что в отношениях с девушками он был истинным джентльменом.

Бывало по молодости мы нередко ссорились, как это бывает у всех детей. Но никогда наши обиды не длились больше суток. Ведь играть и придумывать новые шалости гораздо интереснее, чем дуться друг на друга из-за какой-нибудь ерунды. Повзрослев, мы с Андреем стали видеться гораздо реже, чем хотелось бы, но всегда сохраняли теплые братские отношения. Недаром, именно у него я собирался искать убежища, когда встал вопрос о том, чтобы покинуть Москву, и даже не сомневался, что он примет меня.

Такой вот человек, мой двоюродный брат Андрей. И, как можно было догадаться, именно он в дождливый октябрьский вечер переступил порог моего убежища, именно с его одежды, щедро орошая дощатый пол, стекали потоки воды. И в тот самый момент, узнав его, я почувствовал, что груз сомнений, страхов, тревог и неопределенности, всю последнюю неделю отягощавший мою душу, сразу стал легче на треть.

Одним движением я сдернул наушники и снова обрел способность слышать.

— Брателло! Я так и знал, что ты здесь обитаешь! И неплохо обитаешь, я смотрю! — Андрей окинул взглядом дом, который моими стараниями за последние три дня принял вполне себе ухоженный вид. — Признайся, не ожидал, что я к тебе нагряну?

— Честно говоря, не смел даже надеяться, — мысли немного путались, я даже не знал, что ответить. — Как дорога?