— А, я и не понялъ васъ сразу-то. Онъ свободный каменьщикъ.
— Да нѣтъ, вы опять меня не поняли. Я хочу знать, къ какой онъ принадлежитъ церкви?
— Ну, такъ бы и говорили! А то и не поймешь васъ. Къ какой церкви принадлежитъ онъ? Да вотъ ужь сорокъ лѣтъ онъ извѣстенъ, какъ самый ревностный баптистъ. Во всей общинѣ нѣтъ лучшаго баптиста. Да, всякій вамъ скажетъ, что мой отецъ хорошій человѣкъ. А если кто и скажетъ противное, то ужь во всякомъ случаѣ, не въ моемъ присутствіи.
— А вы сами какой религіи?
— Мнѣ кажется, хозяинъ, что если человѣкъ помогаетъ своему ближнему въ несчастьи, не ругается, не дѣлаетъ подлостей и не пишетъ имени своего Спасителя съ маленькой буквы, то и довольно — онъ будетъ спасенъ не хуже, какъ если бы принадлежалъ къ любой церкви.
— Ну, а если онъ пишетъ это имя съ маленькой буквы, тогда что?
— Если онъ дѣлаетъ это съ намѣреніемъ, то не будетъ имѣть счастья, онъ не долженъ имѣть счастья, я твердо увѣренъ въ этомъ.
— Какъ ваше имя?
— Никодимъ Деджъ.
— Я думаю, что мы васъ примемъ, Никодимъ. Во всякомъ случаѣ оставайтесь на пробу.
— Ну, и ладно.
— Когда же вы начнете?
— Да сейчасъ.
Такимъ образомъ, не прошло и десяти минутъ съ момента появленія этого чудовища, какъ оно уже вошло въ составъ нашей редакціи и, снявши сюртукъ, трудилось наравнѣ съ нами.
За нашимъ домомъ находился заброшенный садъ, съ дорожками, густо заросшими цвѣтущимъ репейникомъ и его обычнымъ пріятелемъ — стройнымъ подсолнечникомъ. Какъ разъ среди этого запущеннаго и унылаго уголка стоялъ маленькій ветхій срубъ въ одно окошко и безъ потолка, что-то вродѣ давно покинутой коптильни. Вотъ эту-то уединенную и мрачную берлогу Никодимъ и избралъ себѣ въ качествѣ спальни.
Мѣстные остряки обрѣли въ лицѣ Никодима истинное сокровище и уже заранѣе предвкушали наслажденіе, которое онъ долженъ былъ имъ доставить своею простоватостью и необычайной довѣрчивостью. Георгу Джонсу принадлежитъ честь первой штуки, сыгранной надъ Никодимомъ; онъ далъ ему сигару, начиненную растертымъ порохомъ и подмигнулъ компаніи, чтобы она не расходилась; сигару взорвало и опалило Никодиму всѣ брови и рѣсницы.
— Я нахожу, что этотъ сортъ сигаръ опасенъ, — сказалъ онъ совершенно спокойно, и, казалось, не подозрѣвалъ ничего. Но на слѣдующій же день вечеромъ онъ подстерегъ Георга и вылилъ на него цѣлое ведро какъ ледъ холодной воды.
Въ другой разъ Томъ Макъ Эльрой завязалъ узлами платье Никодима, пока тотъ купался. Въ отплату Никодимъ изъ одежды Тома устроилъ что-то вродѣ потѣшныхъ огней.
Спустя день или два надъ Никодимомъ подшутили въ третій разъ. Дѣло было въ воскресенье вечеромъ, и ему пришлось прогуляться по всей деревенской церкви съ афишей, разукрашенной звѣздами и пришпиленной булавкою къ спинѣ.
Всю слѣдующую ночь шутникъ провелъ въ погребѣ покинутаго дома, причемъ Никодимъ просидѣлъ на дверкѣ этого погреба до самаго ранняго завтрака и покинулъ свой постъ вполнѣ увѣренный, что плѣнникъ имѣлъ въ своемъ распоряженій достаточно времени, чтобы убѣдиться, что всякое прегрѣшеніе влечетъ за собой суровое наказаніе. Надо прибавить, что погребъ на два фута былъ залитъ вонючей водой, а на днѣ лежалъ слой жидкой грязи глубиною около 6-ти дюймовъ.
ebooksa