— Вы меня оскорбляете, сэръ! Вы хотите сказать, что я не дама, надѣюсь, что я не похожа на дамъ вашей страны!
— О, что касается до вашихъ опасеній въ этомъ отношеніи, то они напрасны, увѣряю васъ; тѣмъ не менѣе, я все-таки долженъ просить васъ, самымъ почтительнѣйшимъ образомъ, чтобы вы освободили мое мѣсто.
Тогда эта деликатная прачка пустилась въ слезы.
— Никогда еще меня такъ не оскорбляли! Никогда, никогда! Это стыдъ, это грубость, это низость, притѣснять и обижать беззащитную даму, не могущую владѣть ногами, которая не можетъ отъ сильной боли опустить свои ноги на полъ!
— Великій Боже, сударыня, отчего же вы не сказали этого сразу! Тысяча извиненій, самыхъ искреннихъ. Я не зналъ, я не могъ знать, это совершенно измѣняетъ все дѣло! Пожалуйста, сидите; я бы и не безпокоилъ васъ, знай я только, что вы больны. Я ужасно сожалѣю о случившемся, увѣряю васъ!
Однако же, онъ не добился отъ нея ни одного слова примиренія. Не обращая ни малѣйшаго вниманія на робкія попытки несчастнаго американца сдѣлать что-нибудь для ея удобства, она въ теченіе цѣлыхъ 2-хъ часовъ прохныкала и проныла самымъ непріятнымъ образомъ, при чемъ стѣснила своего непріятеля еще болѣе. Наконецъ, поѣздъ остановился у итальянской границы, и наша баба, вставъ со своего мѣста, вышла изъ вагона такимъ твердымъ шагомъ, которому позавидовала бы любая прачка ея сорта! Ахъ, какъ я досадовалъ, что ей удалось такъ одурачить меня!
Туринъ, восхитительный городъ. Въ отношеніи простора онъ превосходитъ даже самыя смѣлыя мечты мои. Расположенъ онъ среди обширной плоской равнины съ такою расточительностью мѣста, что можно подумать, что земля здѣсь не имѣетъ ни малѣйшей цѣнности, или что за нее не платятъ никакихъ налоговъ. Улицы очень широки и вымощены чрезвычайно прочно и хорошо, дома громадны и красивы, и образуютъ сплошныя, непрерывныя линіи, прямыя, какъ стрѣла, уходящія вдаль. Тротуары имѣютъ почти такую же ширину, какъ обыкновенныя европейскія улицы и перекрыты двойными аркадами, опирающимися на большіе каменные столбы или колонны. По всей улицѣ, изъ конца въ конецъ, вы идете все время подъ кровлей мимо лучшихъ магазиновъ и ресторановъ.
Въ Туринѣ есть широкій и длинный пассажъ съ роскошными магазинами, которые подобно магниту привлекаютъ къ себѣ прохожаго; крыша этого пассажа сдѣлана изъ стека, а полъ изъ разноцвѣтныхъ мраморныхъ плитъ мягкихъ оттѣнковъ, образующихъ изящный рисунокъ; ночью, когда все это залито яркимъ газовымъ свѣтомъ и оживлено гуляющей, болтающей и смѣющейся толпой ищущихъ развлеченія, получается зрѣлище, на которое стоитъ посмотрѣть,
Все здѣсь на большую ногу: общественныя зданія, напримѣръ, и тѣ имѣютъ чрезвычайно внушительный видъ какъ въ отношеніи архитектуры, такъ и по величинѣ. Въ обширныхъ скверахъ стоятъ бронзовыя статуи. Въ гостинницѣ намъ отвели такую громадную комнату, что намъ въ ней дѣлалось даже какъ-то не по себѣ; въ гостиной этой хоть бѣга устраивай. Хорошо еще, что погода не требовала въ гостиной огня; я думаю, что всѣ попытки отопить ее, были бы не болѣе успѣшны стараній отопить какой-нибудь паркъ. Впрочемъ, комната эта казалась бы теплою во всякую погоду, такъ какъ оконныя занавѣсы были сдѣланы изъ красной шелковой камки, а стѣны обиты тою же огненнаго цвѣта матеріей, равно какъ и четыре кушетки и цѣлый полкъ стульевъ. Какъ мебель, такъ и всѣ украшенія, канделябры и ковры были новехоньки, свѣжи и лучшаго сорта. Намъ вовсе не требовалось гоcтиной, но намъ сказали, что на каждыя двѣ спальни полагается одна такая гостиная, и что мы, если пожелаемъ, можемъ пользоваться ею. Такъ какъ это намъ ничего не стоило, то мы, конечно, и не отказывались.
Туринъ, повидимому, много читаетъ; по крайней мѣрѣ, въ немъ гораздо болѣе книжныхъ магазиновъ, чѣмъ во всѣхъ другихъ городахъ, видѣнныхъ мною. Въ Туринѣ много военныхъ. Форма итальянскихъ офицеровъ самая красивая изъ всѣхъ, какія я знаю, и человѣкъ всегда кажется въ ней красивѣе, чѣмъ онъ есть на самомъ дѣлѣ. Народъ здѣсь не особенно рослый, но прекрасно сложенъ, имѣетъ красивыя черты лица, темнооливиннаго цвѣта кожу и блестящіе черные глаза.
За нѣсколько недѣль передъ поѣздкой въ Италію я сталъ собирать о ней отъ туристовъ свѣдѣнія. Всѣ спрошенные утверждали въ одинъ голосъ, что итальянцы страшные обманщики и что съ ними надо держать ухо остро. Однажды вечеромъ я прогуливался по Турину и въ одномъ изъ большихъ скверовъ натолкнулся на уличный театръ, гдѣ показывали полишинеля. Публика состояла изъ 12-ти или 15-ти человѣкъ. Весь театръ былъ не болѣе гроба, поставленнаго стоймя, верхняя часть его была открыта и представляла сцену, для которой большой носовой платокъ отлично бы могъ сыграть роль занавѣса; ламповые огни представлялись парою огарковъ въ одинъ дюймъ длины; на сценѣ вертѣлось нѣсколько манекеновъ величиною въ обыкновенную куклу; они говорили другъ передъ другомъ длинныя рѣчи, отчаянно жестикулировали, а передъ уходомъ со сцены обязательно вступали въ драку. Куклы приводились въ движеніе помощью нитокъ и притомъ довольно-таки грубовато, такъ что зритель видѣлъ не только нитки, но и бурую руку, управлявшую ими; въ довершеніе всего всѣ актеры и актрисы говорили одинаковымъ голосомъ. Публика стояла передъ театромъ и, казалось, искренно восхищалась представленіемъ.
По окончаніи спектакля къ намъ направился мальчикъ съ небольшимъ мѣднымъ тазикомъ въ рукахъ для сбора пожертвованій. Не зная, сколько дать ему, я рѣшилъ, что положу столько же, сколько положатъ другіе. Къ несчастію, передо мной были всего двое, да и тѣ не рѣшили моего затрудненія, такъ какъ не дали ничего. Итальянскихъ монетъ у меня не было, и я положилъ маленькую швейцарскую монетку центовъ около десяти. Кончивши сборъ, мальчикъ высыпалъ его на сцену; послѣ весьма оживленнаго разговора съ невидимымъ хозяиномъ театра онъ направился снова въ толпу, чтобы, какъ мнѣ казалось, разыскать меня. Первое, что мнѣ пришло въ голову, это улизнуть поскорѣе, но потомъ я раздумалъ; нѣтъ, я останусь и дамъ отпоръ нахальству, въ чемъ бы оно не выразилось. Мальчикъ подошелъ ко мнѣ, подалъ довольно смѣло монетку и что-то сказалъ. Я, конечно, ничего не понялъ, но предположилъ, что онъ требуетъ итальянскихъ денегъ. Около насъ столпились любопытные. Я былъ разсерженъ и сказалъ — по-англійски, конечно.
— Знаю, что это швейцарская монета, но вамъ придется довольствоваться ею или ничѣмъ; другихъ у меня нѣтъ.
Пытаясь всунуть мнѣ въ руку монету, онъ снова заговорилъ. Я отнялъ руку и отвѣтилъ:
— Нѣтъ, мой милый. Знаю я, что вы за народъ. Тебѣ не удастся меня одурачить. Очень сожалѣю, что тебѣ придется заплатить за размѣнъ монеты, но перемѣнить ее не могу. Вѣдь я видѣлъ, что другіе и ничего тебѣ не дали. Имъ-то ты ничего не говоришь, а ко мнѣ пристаешь, думая, что если я иностранецъ, такъ съ меня нахальствомъ можно взять, что угодно. На этотъ разъ ты ошибся — бери эту швейцарскую монету или же останешься не при чемъ!
Мальчикъ, смущенный и удивленный, стоялъ передо мною съ монетой въ рукѣ; конечно, онъ не понялъ ни слова, Тогда ко мнѣ обратился какой-то итальянецъ, говорившій по-англійски:
— Вы не такъ поняли мальчика. Онъ ничего не требуетъ отъ васъ. Онъ просто думалъ, что вы дали ему такую большую монету по ошибкѣ, и поэтому поспѣшилъ разыскать васъ, чтобы возвратить деньги, прежде чѣмъ вы скроетесь или увидите свою ошибку. Возьмите ее обратно и дайте ему пенни — дѣло и будетъ улажено.
Вѣроятно, я покраснѣлъ; по крайней мѣрѣ, было отъ чего. Пользуясь переводчикомъ, я попросилъ у мальчика извиненія, но взять назадъ десять центовъ я благородно отказался. Я сказалъ, что привыкъ тратить большія суммы такимъ образомъ — такой ужь у меня характеръ. Затѣмъ я удалился, обогащенный свѣдѣніемъ, что итальянцы, имѣющіе соприкосновеніе къ сценѣ, не могутъ быть названы обманщиками.
Эпизодъ этотъ съ театромъ напомнилъ мнѣ мрачную страницу изъ моей жизни. Однажды мнѣ пришлось ограбить на четыре доллара старую, слѣпую нищую, да еще въ церкви. Въ го время я путешествовалъ заграницей вмѣстѣ съ простофилями, и судно наше пришло въ Одессу — одинъ изъ русскихъ портовъ. Вмѣстѣ съ другими вышелъ на берегъ и я, чтобы осмотрѣть городъ. Отдѣлившись отъ общества, я сталъ одинъ бродить по улицамъ, пока, далеко уже за полдень, не очутился передъ греческой церковью, куда и зашелъ изъ любопытства. Я уже собирался уходить, какъ вдругъ замѣтилъ двухъ сморщенныхъ старухъ, стоявшихъ прямо и неподвижно у стѣны. неподалеку отъ входныхъ дверей, протягивавшихъ свои темныя ладони за милостыней. Я далъ какую-то монету ближайшей и прошелъ мимо. Сдѣлавши на улицѣ ярдовъ, быть можетъ, съ пятьдесятъ, я вспомнилъ, что мнѣ придется всю ночь провести на берегу, такъ какъ я слышалъ, что по какимъ-то причинамъ судно наше должно уйти изъ Одеесы въ четыре часа дня и вернется не ранѣе утра. Часы показывали немного болѣе четырехъ. Въ моемъ карманѣ было всего двѣ монеты почти одинаковой величины, но весьма различной цѣнности — одинъ французскій золотой въ четыре доллара, другая турецкая монета въ два съ половиной цента. Съ ужаснымъ предчувствіемъ я опускаю въ карманъ руку и вынимаю, конечно, турецкія два пенни!
Вотъ такъ положеніе. Въ гостинницѣ требуютъ плату впередъ, — бродить по улицамъ всю ночь, такъ, пожалуй, еще арестуютъ, какъ подозрительнаго бродягу. Оставался только одинъ выходъ изъ затруднительнаго положенія — и вотъ я снова спѣшу въ церковь. Войдя тихонько, я увидѣлъ, что старухи стоятъ попрежнему, а на ладони ближайшей ко мнѣ лежитъ мой золотой. Обрадовавшись, я сталъ тихонько подходить держа свой турецкій пенни на готовѣ. На душѣ у меня было ужасно скверно, тѣмъ не менѣе, я уже протянулъ руку, чтобы произвести гнусную замѣну, какъ вдругъ услышалъ за собой кашель. Я отскочилъ, какъ пойманный, и стоялъ, дрожа все время, пока испугавшій меня человѣкъ не вышелъ изъ-за притвора.
ebooksa