— Я в свое время имел большую медицинскую практику. Я преимущественно лечил от рака, паралича и тому подобных болезней простым наложением рук; могу, впрочем, довольно хорошо предсказывать будущее, если кто-нибудь заранее сообщит мне надлежащие подробности из жизни лица, намеревающегося обратиться ко мне за справками; умею также проповедовать, не только в закрытых помещениях, но и в открытом поле; наконец, мне случалось не раз играть с успехом роль миссионера!
Водворилось на некоторое время молчание, а затем молодой человек со вздохом проговорил:
— Увы!
— О чем вы так соболезнуете? — поинтересовался плешивый.
— О том, что вынужден теперь вести подобную жизнь в обществе таких товарищей! — пояснил молодой его товарищ, принимаясь тереть какой-то тряпкой уголок правого глаза.
— Разве вы, черт бы побрал вашу шкуру, не на ходите наше общество достаточно хорошим для себя? — спросил довольно резким и хлестким тоном плешивый.
— Разумеется, для меня оно очень хорошо. Лучшего я и не заслуживаю! Кто, спрашивается, низвел меня с величественных высей в бездну падения? Конечно, я сам! Я никого из вас не обвиняю, господа! Я далек от того, чтобы обвинять кого-нибудь из посторонних и сознаю себя как нельзя более заслужившим участь, которую теперь должен терпеть. Пусть, впрочем, неумолимый и равнодушный свет преследует меня самым беспощадным образом! Я все-таки могу утешать себя надеждой, что когда-нибудь успокоюсь в могиле. Свет может поступать со мной и впредь таким же образом, каким он поступал до сих пор: может отнять у меня людей, близких сердцу, имущество и вообще все, что ему угодно, но могилы он не отнимет! Когда-нибудь я улягусь там, забуду все вынесенные мною невзгоды, и бедное, исстрадавшееся мое сердце успокоится наконец в непробудном мирном сне! — С этими словами он расплакался.
— Желал бы я, чтобы собаки съели ваше бедное исстрадавшееся сердце! — возразил плешивый. — Что это вам вздумалось здесь петь перед нами? Мы, кажется, ведь тут ни при чем!
— Знаю, что вы ни при чем. Я вовсе и не порицаю вас, джентльмены! Я погубил себя сам! Да, именно сам! Если я теперь страдаю, то совершенно заслужен но. С моих уст не должно сорваться даже самого легкого стона!
— Чем же вы изволили себя погубить? Вы, кажется, ничего особенного из себя и не разыгрывали?
— Ах! Вы ни за что мне не поверите, подобно тому, как и свет мне не верит! Лучше не стоит об этом и говорить! Вы все равно не поверите! Тайна моего рождения…
— Какая же тут могла быть тайна? Разве вы незаконнорож…
— Господа! — произнес до чрезвычайности торжественным тоном молодой человек, — я открою вам эту тайну, так как чувствую, что питаю к вам доверие. По законам мне следовало быть герцогом!
Джим выпучил глаза при этом заявлении, да и я, кажется, последовал его примеру. Один только плешивый нашелся:
— Неужели? И вы не шутите?
— Разумеется, не шучу! Мой прадед, старший сын герцога Бридж уатерского, бежал сюда в конце прошлого столетия, увлеченный жаждою дышать чистым воздухом свободы. Он здесь женился и умер, оставив законного сына. К тому же времени скончался в Англии и его отец. Второй сын покойного герцога незаконно присвоил себе тогда титул и поместья, нарушив тем самым священные права малолетнего ребенка, являвшегося хотя и неведомым, но все же настоящим герцогом. Я, милостивые государи, прямой потомок этого ребенка, законный герцог Бриджуатерский!
И вот я теперь здесь оказываюсь в самом несчастном положении — непризнанный и неведомый никому, лишенный громадных моих поместий и колоссальных денежных капиталов, преследуемый людьми, презираемый холодным светом, одетый в лохмотья, утомленный беспощадной жизненной борьбой… Бедное мое сердце исстрадалось вконец, и, к довершению всего, судьба унизила меня до необходимости жить в обществе проходимцев, скрывающихся на плоту от руки правосудия!
Джим почувствовал величайшее сострадание к не признанному герцогу; я тоже от души его пожалел. Мы попытались его утешить, но он объявил, что все наши попытки останутся тщетными, так как ничто не может ослабить его горя. Впрочем, если нам будет угодно признать его титул, то это, пожалуй, и принесет ему некоторую пользу. Мы изъявили готовность при знать его герцогом и просили сообщить нам, каким именно образом надлежит с ним обходиться. Он сообщил, что, говоря с ним, мы должны кланяться и называть его «ваша светлость», или «милорд», или «ваше высокостепенство», или, наконец, попросту «Бриджуатер». Он утверждал, что это не фамилия, а тоже какой-то титул, добавив, что кто-нибудь из нас должен прислуживать ему за обедом и выполнять его приказания.
Нам это, в сущности, не составляло особенного труда, а потому мы добросовестно выполняли инструкцию герцога. За обедом Джим стоял возле молодого человека, прислуживал ему и спрашивал: «Не прикажете ли, ваша светлость, того или этого?» — и тому подобное. Герцогу, очевидно, это очень нравилось.
Тем временем старичок стал что-то очень молчаливым: он почти ничего не говорил и как-то угрюмо поглядывал на наше ухаживание за герцогом. У него самого словно что-то было на душе. Действительно, под вечер он сказал:
ebooksa