— Я к своим обязанностям отношусь серьезно. И завысить заключение о степени опьянения никак не могу. Хоть режьте, — паясничал Кореньков.
— Я их отпустил, — добавил дежурный.
— А с каким сожалением мы их отпускали, Афанасий Герасимович! Но ведь легкие, прямо пушиночки… — продолжал Кореньков.
Чувствуя, что его словно кипятком ошпарили изнутри, Комлев сел.
— Может, нашатыря в чаек? — спросил фельдшер.
— Крячко. Пойдемте со мной. Комлев поднялся и вышел с инспектором-дежурным на улицу.
— Как все это понимать, Виктор Иванович? Крячко помялся, посмотрел по сторонам. Потом, прокашлявшись, сказал:
— Вы у нас новый человек. И видать, трудно пока вам притереться к нашему коллективу.
— Вы мне скажите, это саботаж?
Крячко пожал плечами.
— Но вы же дежурный. Вы могли…
— Что я мог. Ну, что я мог. Мне год до пенсии всего остался.
— А я-то думал, что вы… — начал было Комлев. Но дежурный, явно уходя от продолжения разговора, повернулся к машине:
— А это что? Дверь будки забыли закрыть?
Подошли к автомобилю.
— Посветите! — попросил Комлев. — Не запереть бы там кого.
Крячко достал трубку фонарика и посветил. На металлическом полу кузова они увидели свежую грязь и несколько мелких картофельных клубней.
— Та-ак, — протянул Комлев, задыхаясь. — Вместо подбора пьяных за картошкой ездили! Это как называется, товарищ дежурный?!
— Я в вытрезвителе нахожусь. А где они мотаются, шут их знает, — заговорил Крячко подрагивающим голосом. — На связи были. По рации отвечали… Афанасий Герасимович! Христом-богом прошу, не втягивайте меня в эту катавасию. Я свои обязанности выполняю. А с ними разбирайтесь сами.
— Товарищ старший лейтенант! Соберите личный состав вытрезвителя утром на девять тридцать.